Моя бывшая однокурсница и дорогая подруга пишет, на мой взгляд, совершенно дивные стихи. Я здесь несколько оставлю, пусть будут)))
Уста усталые, неродные.
Привыкла к птичьим, а эти лисьи.
О, эти губы на чьих диванах
Кусали больно, ночами грызли -
Стремясь под розовыми кустами
Доплыть до истока в закате жарком...
Смотри, мой ангел, птицы устали,
Склевали солнца янтарный шарик.
И грусть хвостами смели с дорожек
Прочь от мячей, гамаков и чашек.
- Откуда шрам на твоей ладони?
- Ожог от звезды, что горит над чащей!
- Откуда на шее сирени пятна?
- Шла через сад к тебе эти годы.
Я пропиталась сиренью боли
И научилась прощать уходы.
- Откуда эта температура?
Ты горяча под любым из платьев.
Откуда снег в беспокойных прядях,
Откуда столько сестер и братьев?
- Но я пропитана этим снегом,
Лиловым этим его мерцаньем.
Я плоть от плоти его, я между
Пятиэтажками и дворцами.
И я сама истекаю талой
Водою слез и любовных соков
На клавиши старого пианино,
Что вечно поет о ненужной ссоре.
Да, я отравлена той зимою,
Надетым на палец ее колечком:
Рук зацелованных не отмою,
Насмешки брошенной не замечу.
Ресниц не поднять в мельтешенье белом!
Ищу похожих среди прохожих.
Но как проверишь стеклянность тела
И жар коньячный от бледной кожи?
И слипшихся губ как проверить сладость,
Когда рассвет еле-еле брезжит,
И запах сна от волос немытых -
Все то, что было понятьем "нежность"?
Теперь желания зачерствели.
В проклятой памяти сколько шарить?
Так пусть пребудет мое молчанье -
На шее повисший янтарный шарик.
2018 г.
©Елизавета Веселкова
Медведь по синему лесу несет Татьяну.
Так наступает зима –
Шорохом старых книжек.
Это она спешит,
Прыгая через ямы,
Дыша на мосты,
Ложась отдохнуть на крыши.
Косматой лапой сонную ношу снега
В мешке ворошит, рассыпает на перекрестках.
И вырастают сугробы, как для ночлега,
В любом – медвежонок снежный лежит, не мерзнет.
Как леденцы, усталые светофоры,
Сквозь снег мигают трехцветьем шаров волшебных.
Вставай, пей чай, листай детектив в маршрутке,
Ручка в зубах, бусы на тонкой шее.
Снегурочка Невского, всадница финских санок.
Печаль у руки примостилась, как спящая кошка.
И снег все идет на лицо, на берет и на серьги,
На иней застывшей и нежной напудренной кожи.
На джинсы, на сумку набитую (завтрак, конспекты),
На шарфа удавку, на бархат перчаток истертых.
Три ангела были с тобой, три улыбчивых франта,
Но в зимнюю снежную ночь появился четвертый.
Ни следа, ни стука. Но шелест оттаявших крыльев
Был слышен на кухне сквозь тонкое пенье бокалов.
И пальцы в преддверии чуда отчетливо ныли.
Не ты, а соседка ему второпях открывала.
Застыли фигурки на темных разлапистых ветках.
Он елку принес и вино из подвала напротив.
Смотри на него, не смыкай утомленные веки.
Как точно подходит он этой декабрьской погоде!
Не страшно, не страшно, теперь совершенно не страшно,
Все страхи умчали в метель тонконогие кони.
И желтая точка в блокадном туннеле проспекта –
Не волчий зрачок, а фонарик у мамы в ладони.
Как тянет то к яме шагнуть, то отпрянуть от края.
Давай же, с ним ждут тебя все ледяные трамваи!
Но кем же ты думала стать, о Снегурочка злая,
К коленям его весь тягучий декабрь приникая?
Был только балкон и белеющий снег за балконом.
И книги валились на спины с расшатанных полок,
И пела пластинка про завтрашний день
на чужом языке
по десятому кругу.
И плакал не ваш, а соседский за стенкой ребенок.
Смотрю и не верю:
Ты, зверь сновидений, ты – найден?
Ведь эта зима, приходя, ничего не сулила.
Ты плачешь. Ты детской гребенкой ведешь
По его странно мягким, рассыпанным прядям.
Какая и где острижет тебя, друг мой, Далила?
Какой она будет? На плечи простынку накинет,
И на пол у шлепанцев ляжет звериное пенье:
И дар менестреля, и стих трубадура, и чувство шестое.
И с неба раздастся: Мой мальчик, ты больше не гений.
И взвоет зима новогодним неистовым воем,
Как будто горюют по младшему ангелы-братья.
Как будто все рвутся из прошлого в щель проскочить неудачников двое
Под шорох страниц – сон Татьяны в медвежьих объятьях.
28 ноября 2018
© Елизавета Веселкова
Синичка, не плачь.
Из капель твоих
Вырастает знакомый мне северный город в слезящейся дымке.
И матросы бегут, и детей волокут в детский сад,
И скрипач на плечо поднимает от солнца горячую скрипку.
Продавщица царевной в киоске нагретом сидит.
Волк, наверное, близко, и белый колпак ее сменит корона.
Ну, вспорхни же на ящик пивной, как на кружево трона,
И припомни Марата, и по ней долети до Сенной.
Синичка, не плачь.
Я, как нежный кружок дорогого лица,
В этих горько-соленых слезах утопаю.
Я отдам тебя всем - самолету, авто и трамваю,
И парадной любой, и любому кино без конца.
Посмотри, из запястья прорезался розовый мак -
Сонный хитрый цветок, как созвездье запекшейся крови.
Лепестки его слиплись, и этот отчаянный знак
Не дает мне уйти, и на лестнице за руку ловит.
Сколько птиц у меня!
Все поют, как другого занятья на свете и нет.
Пересмешник хохочет, журчат соловьиные трели.
Заливается сойка, кукушка считает года,
Все поют, все поют, одурев, будто сроду не пели!
А тебя не слыхать. Ни тинь-тинь, ни другой чепухи,
Что так щедро вливалась когда-то в усталые уши.
Помолчи, говорю я себе, помолчи и послушай,
Она где-то, конечно, поет и бормочет стихи.
И когда потемнеет Нева до стальной синевы,
Когда сядет грифон на атлантову стертую ногу,
Когда грудь твою вспухшую белая ночь будет трогать,
Когда кровь, а не сок потечет из зеленой травы -
Что-то стукнет в стекло вместе с градом, конвертом, письмом -
Залетит и закружит в осенних невзрачных ресницах.
Эй, глядите вы все - вот моя замолчавшая птица,
С сумасшедшей улыбкой парящая в небе за пыльным окном!
Заходи. Прикоснись ко мне снова. Мне стоит просить
Извинений? Но толку-то - кайся-не кайся.
В безучастных глазах виден отблеск той лестницы, где
Муза, глупо кривляясь, ведет тебя в плачущем вальсе.
Пригласи, как бывало, на танец сведенных колен,
Дотянуться до сжатых ладоней не жди разрешенья.
Не смотри виновато: я помню, что просят взамен
Лиловеющих пятен сирени на худенькой шее.
Только спой хрипло на ухо песню осенних ветров,
Прошепчи мне про лес, от цветов неизведанных синий.
Расскажи, как смеясь, изменяет тебе Гамаюн
И как ждет, от тоски умирая, прекрасная Сирин!
Я поверю тебе, будто правда - нет пуще красы,
Чтоб сомлели от страсти лесные крылатые сестры.
Будет поезд бежать среди их одиноких чащоб
И не слушая криков прощальных, отматывать версты.
Это я все зову тебя. Город тебе по плечу.
По крылу! Прилетай, не наказывай строго.
Я гляжу в монитор и тихонько над блюдцем шепчу:
Мол, смотри, дорогая, как круто петляет дорога!
Это я из квартиры своей на шестом этаже
Тебя пальцем маню и о прочих мечтать запрещаю -
Я, чудак-орнитолог, копавшийся в птичьей душе,
Ухвативший испуганно сердце, дрожащее с краю.
сентябрь 2018
© Елизавета Веселкова
Жизнь все уложит в свой мешок:
Предательство и ложь,
И секс в кустах, и грудь в крестах,
И в ней торчащий нож.
Жизнь все запишет в свой блокнот
Большим карандашом:
И кто кого не захотел,
И кто кого нашел.
Кто дал под зад,
Кто просто дал
(Вдобавок – много раз),
Кого сожрал девятый вал,
Кого размазал ВАЗ.
Все будет учтено, поверь,
И потому не лги:
Вздохни в разбитый телефон
И выслушай – гудки.
январь 2017
© Елизавета Веселкова
Разговоры в передней, поцелуи в парадном.
Провожая гостей, возвращайтесь обратно
В дом уютный и темный, полный кошек и снов.
Бережете покой – опускайте засов!
А не то – о, какая вам выпадет доля!
Вышел вроде за пивом – глядь, снежное поле.
Это черти вас кружат, мешают пройти.
В трех родных переулках собьешься с пути.
Где киоск – там сосна, где был дом –там овраги.
Телефонная будка, брехают собаки...
Незнакомый невзрачный район заводской:
Держишь сдачу в руке и взираешь с тоской.
И поедешь троллейбусом зимним и зыбким
То к какой-нибудь Оле, то к неведомой Зине.
Кто сказал тебе адрес – не вспомнишь спросонок.
Закрывайте глаза, запирайте засовы!
Едешь мимо ДК, мимо темных высоток,
Мимо старых дворцов, мимо стылых красоток,
И детей, и собак, и бухих футболистов…
Пьяный светится снег, запоздалый и чистый.
Снеговик тебе каркнул: прохожий, привет!
Ты в кармане нащупал волшебный билет.
Проходящему вслед ухнут серые совы:
Закрывайте замки, опускайте засовы!
А заглянешь во двор – черт влюбленный с букетом
Мчит за ангелом белым вдогонку по свету.
И кричит, припадая ко следу босому –
И ломаются рая стальные засовы.
Оглушенный любовью, он делает тише
Мир вокруг: город утренний шумный и крыши.
И нахмурясь, ушами поводит под шляпой:
"Эй, на шпиле вон там – уж не ты ли, крылатый?"
Что ж ты тихо стоишь, долгожданный прохожий?
С этим чертом нескладным мы видно похожи.
И погоня трудна за парящими вами!
То за солнцем летите, то за облаками.
На качели присядь во дворе занесенном.
Вот мой дом – успокоенный, найденный, сонный.
Я и сам успокоен на месяц иль на два:
Ни замков, ни запоров мне больше не надо.
Повидались, спасибо. Я крылья погладил.
Расчесал и помыл, и отметил в тетради
День свидания – серый, заснеженный день.
И взлетела на крыши молчащая тень.
Плачь не плачь, а целуй. Не ропщи на крылатых.
Это Жизнь и Зима – обе в белых халатах.
И под тонкими пальцами годы и судьбы
В жарком месиве слиты в непрочном сосуде.
8 сентября 2016 г.
© Елизавета Веселкова