О жизни собачьей)))

По макушечку погрузилась в роль "слегка двинутая на голову мамочка ребёнка-собачонка".
Когда сплошной недосып, с трудом вспоминаешь, ел ли сегодня хоть что-то, дома, мягко (очень-очень мягко) говоря, жутчайший кавардак. И это не кажется важным. До того ли, если вся жизнь сконцентрирована на пушистом, ушастом, ласковом и любопытном существе. И весь уклад подстроен теперь под её нужды. Только и беспокоишься, как малышка поела, сколько раз сделала свои большие и малые дела на улице, спокойно ли спит, не купить ли ей ещё игрушек, и достаточно ли фоточек сделано, а то замечательная девушка, у которой Мариса жила на передержке, ждёт отчёта. И каждый второй запрос в гугле начинается с " как" и содержит слово "собака".

Ну, и ещё, конечно можно умиляться.
Тому, как Марочка, приняв снеговика за человека, сначала его облаяла, а затем пошла знакомится и обнюхивать "под хвостом".
Тому, в каком восторге она от прогулок в лес.





Тому, как, стащив из коробки на кухне яблоко, ещё и прикрыла коробку за собой.
Тому, как совершенно по-человечески кивает в сторону холодильника, когда подходит время кушать. Тому, как сильно ей нравится снег, и её готовности нырять в сугробы. Маленький мой покоритель горных вершин.





Тому, как она любит рыть землю. Даже умудрилась закопать мячик в парке, и мы его так и не нашли.
Тому, как, увидев на экране собаку, бежит в угол за телевизор в надежде (вполне понятной и объяснимой) обнаружить там собрата.
Тому, как она прячет своё лакомство под покрывалом на диване, когда мы пришли в гости к бабушке. Вот здесь поймала момент, когда она сделала своё чёрное дело и думает, что никто не в курсе.



А последнюю неделю существую в тихой панике, потому что Мариса заболела. Подцепили болезнь со страшным названием "чумка". Доктор, правда, меня уверил, что всё не так уж плохо, раз есть прививки. Надо только иммунитет поднимать. Приходится ставить уколы, и это ужасно просто, в разы страшнее, чем людям. Человек хотя бы понимает, что всё ради его блага, а собачка обижается, прячется от меня и уходит спать на порог. Ещё пьем витамины.
И (тьфу-тьфу-тьфу) стало легче: Мариса снова играет, носится по квартире и кушает с аппетитом. Так что очень надеюсь, что поправится, малышка моя. А на мордочку уже вернулась улыбка)) Марису даже тренер, к которому мы ходим на дрессировку, называет "счастливой собачкой", потому что она постоянно улыбается.





И мы с этим идущим на поправку бодрячком желаем вам чудесных выходных, дорогие!

@темы: жизнеописания

---

Увидела в футбольном сообществе))) Баян, наверное, ну и пусть. Бедный мальчик! Оглушили ребёнка)) Футбол - страшная штука, чего уж там.

@темы: улыбнуло, поле, мяч и все-все-все

---

Побывала на совершенно волшебном концерте. Ансамбль Subtilu-Z, потрясающие литовские ребята, искренние, весёлые, талантливые. Весь вечер тепло общались с публикой. И акцент у них очаровательный, и исполнение прекрасное. А тот, что с флейтой (не, на самом деле это не флейта, штука эта именуется "бирбине", но я человек тёмный, имею право этого не знать ), мне безумно напоминает Ковачича)))

Оставлю здесь пару видео, пусть радуют дорогих читателей.

@темы: планета людей, праискусство

---

О радостях на рабочем месте)))

Мне кажется порой, что в "Крокодила" мы с учениками играем вовсе не для развития речи и сообразительности, а с целью развлечь преподавателя.
Выдают порой...
Девочка объясняет слово "червяк": их берут с собой на рыбалку. Первая возникшая версия: "жёны". Гениально!
Загадано слово "холод". Объяснение: корень слова "холодильник". Ответы : решётка, провод, морозилка.
Слово "Домовой". Объяснение следующее: "служат сатане и жрут колбасу по ночам". Откуда такие сведения?!
"Соседи": существа, что живут живут за стенкой и не дают нормально спать. Вот это, конечно, угадали сразу.

Любимая моя игра, в общем.

@темы: трудовые будни

---

Сериальные бурчалки и ворчалки)))

Посмотрела первую серию нового сезона "Как избежать наказания за убийство". Вот жеж мрак-то где... Что-то ну совсем никак...
Если честно, я отнюдь не любитель ворчать по поводу неравнозначного качества сезонов и того, что тот или иной сериал скатился. Мне кажется абсолютно закономерным то, что в подавляющем большинстве любимых сериалов первый сезон в разы прекраснее, чем прочие. Свежесть, лёгкость, искренность, искрометность недавно сложившегося актёрского ансамбля, ироничность, баланс комедии и драмы, выверенность деталей, влюбленность авторов в свою идею, осторожное заигрывание со зрителем, отсутствие ощущения власти над этим самым зрителем... Вот это всё, как мне кажется, неповторимо. И обычно постепенно исчезает. Конечно, бывает и иначе, и это здорово, но чаще всего именно так и происходит. И нет в том беды. Как и в том, что десятый сезон не заставляет внутренний огонь разгораться. Предыдущие девять справлялись, а тут - на тебе! Жизнь вообще не стоит на месте. Ничего удивительного, если нынешняя версия собственной личности нравится меньше той, что наблюдалась пару лет назад, например. Вроде был активнее и искреннее, и люди вокруг не раздражали, и трава казалась зеленее. И после нескольких лет отношений крайне сложно реанимировать романтику первых дней знакомства. И если уж жизнь, которая гораздо мудрее нас, устроена так, то чего же ждать от создателей сериалов и франшиз. Они ж обычные люди, которые могут делать глупости, совершать ошибки, поддаваться алчности и не справляться с тщеславием. И это ни разу не отменяет наличия таланта. И да, я благодарный зритель, который полагает, что каждое произведение, ставшее причиной перемен во внутренним мире, есть подарок. Если качество последующих подарков не столь велико, никакой трагедии в том нет. И то, что со мной произошло благодаря увиденному, то, что открылось нового во мне и в мире, никто не отнимет, снимай хоть десяток плохих сезонов. Всё, лирическое отступление окончено.
Так вот, при всём этом в данном случае мне очень хочется злобно бурчать. Потому что, имхо, есть произведения до такой степени на один сезон, что последующие попросту запрещены должны быть к выпуску. И "Как избежать наказания за убийство", считаю, относится именно к таким. До чего хороши первые серии! Стремительный темп повествования, колоритные герои, интересные клиенты и сложные дела, временные скачки и увлекательная детективная линия. И практически все лгут, и каждая с трудом добытая крупинка истины открывает историю с убийством Лайлы в абсолютно новом свете. Мне бесконечно импонирует то, как здесь играют с хронотопом, то, как подробно и вкусно показаны детали выстраивания линии защиты в суде, то, как продумана ситуация: студенты, оказавшись не в то время не в том месте, втянуты в страшную историю, и им, без вины виноватым (ну, относительно, конечно, ибо произошедшее случилось и из-за их действий тоже) приходится выкручиваться, и то, как изобретательно подаётся эта пружина - цепочка действий с фатальным последствиями.
И молодые герои, вся эта злополучная пятёрка студентов, здесь искрят, горят азартом, жаждой жизни, которую в поздних сериях из них попросту высосали. Характеры яркие, но, как мне кажется, не рассчитаны на то, что их ещё пяток сезонов будут мылить.
И персонажи старшего поколения здесь хороши. В треугольнике Аннализ - Бонни - Фрэнк ещё очень много скрытого, ходят они, преисполненные таинственности и осознания того, насколько круты, и это им только на пользу. Лишившись в поздних сериях своей загадочности, они оказываются людьми не просто неприятными, а очень сильно нездоровыми психически. А уж эти их насквозь больные отношения, выматывающие душу, любовь - ненависть, достоевщина в худшем её изводе... Треугольник-то оказывается Бермудским))
И культ Аннализ уже, разумеется, в наличии, но им ещё не доводят до тошноты. Мисс Китинг, конечно, очень любопытный персонаж. И я не спорю: умница, красавица, профессионал, сильная женщина. Но при этом, извините, очень страшный человек, дисгармочный, тяжёлый, приносящий беды всем, в чьей жизни появляется (большущий привет Уолтеру Уайту). Как сейчас модно говорить, "токсичный". Хотя это вовсе не удивительно. Сериал сам по себе однозначно не про свет. Там преступления без наказаний, негодяи, которые хотят выйти сухими из воды, незалеченные раны, комплексы, измены, страшные тайны, алкоголизм... Словно бездна, что осклабилась в дружелюбной улыбке, ибо ты слишком долго в неё смотрел. Так что центральная личность здесь, наверное, и не должна быть иной. Другое дело, что создатели, похоже, считаю Аннализ абсолютно прекрасной, всегда правой, этаким образцом для подражания, который не способны оценить по достоинству лишь недалёкие люди. И чем дальше, тем больше времени посвящают ей самой, её родителям, нерождённым детям, мужьям, любовникам, любовницам, психотерапевтам и пр. Дескать, вы же ради Виолы Дэвис кино смотрите, вот и получайте. За всех, конечно, не скажу, но в моём случае - неа, я смотрю ради подробностей из жизни юристов, детективных линий и студентов. Поэтому, как по мне, чем меньше скелетов из шкафов адвоката Китинг пляшут в кадре, тем лучше, а в первых выпусках они хотя бы не заслоняют собой всё остальное.
Дальше партизаны становятся всё толще (а в последней виденной мной серии и вовсе распухлели до неприличия ), а смысла - меньше. Точнее, он исчезает. И повторение исключительной ситуации снова и снова лишь придаёт ей абсурдности, и обстоятельства стекаются совсем уж непостижимым образом, и эти стечения уж совсем неправдоподобны. И настолько всё искусственно, что сил нет. Похоже, кто-то очень крепко проклял бедных студентов, если в них молния бьёт аж шестой раз подряд. И второстепенные герои разной степени прописанности появляются, кажется, только затем, чтобы по вине компашки главных героев лишиться жизни, рассудка, свободы, должности и пр.
И вот я, увидев начало шестого сезона, понимаю, что неинтересно совсем. Вот нисколечко. Единственные эмоции - недобитая симпатия к Микаэле и Ашеру. И ещё бесконечно жаль Коннора. (Дело в том, что у меня очень много вопросов к его второй половинке в лице Оливера. Крайне странный персонаж, которого я никак не могу понять. То ли мотивация его и правда прописанамтак себе, то от я её по причине дубиноголовости считать не могу... Вроде он и человек неплохой, особенно на контрасте с прочими героями, которые вовсе не белые и пушистые. И линия этих двоих подаётся как история большой и чистой любви. Но не могу же я забыть, как Оливер обвинил Коннора в том, что заразился ВИЧ. Как влез в почту и стер письмо с университетским приглашением, лишив Коннора шанса уехать. Как порвал отношения, а потом с необьяснимой жестокостью чуть ли не под нос совал фото потенциальных новых партнёров. Как бросался несправедливыми обвинениями и безжалостно пинал по чувствам. Как не пытался даже скрыть, сколь лестна для него влюблённость Саймона - очередного несчастного, которому главные герои изломали жизнь. И так далее, и тому подобное... И как же меня огорчает, что бедного Коннора влюбили в это недоразумение! ). Так вот, смотреть неинтересно даже на тех, к кому ещё есть симпатия. И это ощущение пресности и ненужности происходящего тянется уже пятый сезон кряду.
Но всё ворчание в данном случае направлено даже не на создателей сериала. Им, видимо, в отличие от меня, не кажется, что концепция исчерпала себя в первом сезоне. Так же, например, с "Однажды в сказке" или "Тринадцать причин " почему". Как по мне, проклятие со Сторибрука снято, кассеты прослушаны - так к чему дальше огород городить? Всё же сказано)) Но, разумеется, далеко не все согласятся со мной по поводу одноразовости некоторых идей, которые при переходе через первосезонную границу теряют свою органичностьь и цельность. Вот подруга моя недавно припала к "Сказке" и смотрит с восторгом уже седьмой сезон. Так что, подозреваю, и "Как избежать..." кого-то продолжает радовать, и созданы, значит, эти серии не зря, и это здорово.
Зла я не на тех, кто это снимает, а на саму себя: мне перестало нравиться уже во втором сезоне, и тогда же пришло ощущение пустоты, а при этом шестой сезон жую... Ну, не кактус, нет. Я ж не страдаю от увиденного и не плююсь. Просто невкусно. Так что, видимо, жую опилки. И надо бы с этим делом завязывать. И пост этот, собственно, возник, чтобы поставить мозги в глупой голове на место. Посему в новом сезоне гляну только последнюю серию. Шестой сезон же заявлен как финальный. Наконец-то И любопытно всё же, как ни странно, чем дело кончится.

@темы: сериалушки, размышлизьмы

---

Немножко предзимней красы в вашу ленту)))

Ноябрь - месяц непростой) Берегите себя, дорогие)))

@темы: настроенческое

---

Делали мы тут на учёбе презентацию по альтернативной медицине, и я решила использовать материал из книги "Ещё один круг на карусели". Результатом стала новая волна любви к этому произведению. С тех пор, как лет десять назад прочла в журнале отрывок из этого произведения, никак не могу перестать удивляться. Тому, что книга, посвящённая тяжёлой теме проигранной борьбы с раком, настолько светлая и жизнеутверждающая. Тому, сколько в авторском взгляде мудрости и принятия. Тому, что книги прекрасного Терцани не переведены на русский (за исключением, собственно, последней).

Сохраню тот самый отрывок. Чудная, на мой взгляд, вещь. Вдруг ещё кого-то впечатлит. Он большущий, так что пусть идёт под кат.

Целыми неделями, когда сияло весеннее солнце или метровым слоем снега заваливало вход, а дубы и рододендроны стояли как ледяные гиганты, я наслаждался гостеприимством восьмидесятилетнего мудрого индийца, который был поглощен единственным — размышлением о смысле жизни. Когда-то он был знаком со всеми великими учителями своего времени, а теперь живет там в одиночестве, будучи убежденным, что истинный великий Учитель внутри каждого из нас. По ночам, когда тишина становится такой осязаемой, что можно услышать ее таинственный гул, он встает, зажигает свечу и садится перед ней. Так он проводит час-другой. Чем же он занят в это время?

— Пытаюсь быть самим собой, — ответил он мне. — Расслышать мелодию.

Время от времени после прогулки по лесу по следу леопарда, который как-то ночью съел его сторожевую собаку, он поднимался ко мне по деревянным ступенькам, и я на маленькой газовой плитке кипятил воду из ближайшего родника, чтобы заварить две чашки китайского чая, запасы которого у меня всегда с собой.

— Силы видимые и невидимые, осязаемые и неосязаемые, мужские и женские, темные и светлые — словом, все силы Вселенной сообща устроили так, чтобы мы с тобой в этот час могли сидеть здесь у огня и пить чай, — говорил он посмеиваясь, и смех этот сам по себе уже дарил радость. То и дело цитируя Плотина и Боэция, Упанишады, строку из Бхагават-гиты, Вильяма Блейка или какого-нибудь суфийского мистика, он углублялся в одну из своих оригинальнейших теорий об искусстве и музыке или признавался в своем «первородном грехе»: в том, что для него «быть» всегда было куда важнее, чем «делать».

— А мелодия? — спросил я его однажды. — Это непросто. Нужно всегда быть наготове, и временами ты сможешь ее услышать.

Это мелодия внутренней жизни, той, что в основе всех жизней, той, в которой всему есть свое место, где все есть часть единого целого — добро и зло, здоровье и болезнь; той самой внутренней жизни, в которой нет ни рождения, ни смерти.

Прошли дни, и, глядя на эти великолепные горы, неизменные, незыблемые — истинное воплощение постоянства, но в сущности такие же изменчивые и эфемерные, как и все в этом мире, радуясь общению с моим другом, с этой прекрасной старой душой, встреченной на моем пути совершенно случайно, я почувствовал, что мое долгое и непростое путешествие, которое началось в болонской больнице, близко к завершению.

Я приступаю к описанию своих поисков, главным образом, потому, что знаю, насколько опыт странника, преодолевшего часть трудного пути, придаст смелость тому, кто только-только к нему готовится. И еще потому, что вскорости путешествие мое обернулось поисками средства не столько от моего рака, сколько от болезни, которой подвержены мы все, — от смерти.

Но болезнь ли это — наша обреченность на умирание? Стоит ли этого бояться, считая неким «злом», которого следует сторониться? Возможно, что нет.

— Представь себе, каким безумным был бы мир, если бы все были бессмертны и нам бы пришлось толкаться тут вечно среди всех, кто жил прежде! — сказал однажды один мой старый товарищ, когда мы с ним гуляли по лесу. — Главное понять: жизнь и смерть — две стороны одного целого.

Прийти к этому выводу, видимо, и есть единственная цель путешествия, в которое все мы отправляемся, когда рождаемся на свет, того путешествия, о котором сам я не так уж много знаю. Одно могу теперь сказать убежденно: в этом путешествии стремиться надо извне вовнутрь, от малого к большому.

Последующие главы — это повествование о том, как не уверенно, шаг за шагом я двигался в этом направлении. Д

Двойной свет города
В Индии называют рассвет самым чудным часом. Ночная тень еще витает в воздухе, а день не набрал силу. Свет не вполне отделился от тьмы, и на какой-то краткий миг человек, если он настроен, может смутно постичь, что все жизненные контрасты: тьма и свет, ложь и правда — всего лишь различные стороны одного и того же. Они различные, но трудноразделимые, они разные, но «одно». Как мужчина и женщина, такие восхитительно разные, сливаясь в любви, становятся Единым.

Рассказывают, что в Индии в этот час местные мудрецы, «риши», то есть «видящие», медитируют в одиночестве в своих затерянных в Гималаях ледяных пещерах, заряжая воздух вокруг себя положительной энергией и позволяя таким образом другим медитирующим, даже новичкам, именно в этот час заглянуть в самих себя в поисках объяснений всего сущего.

Не знаю, где бы могли медитировать американские «риши», но для меня и в Нью-Йорке рассвет был самым прекрасным часом. Ранним утром мне действительно казалось, что воздух заряжен добром и надеждой. Конечно, в первую очередь рассвет радовал меня потому, что первые ободряющие яркие лучи нового солнца прогоняли все ночные страхи, которых у больного бывает предостаточно. Но дело было не только в этом: ранним утром этот город, еще погруженный в относительную тишину, не заполненный потоками пешеходов, выглядел воистину поэтичным. Куски оберточной бумаги, как чайки, скользят, влекомые ветром, вдоль пустынных улиц; кое-где редкое такси медленно ползет по мостовой в поисках раннего клиента. Бродяги еще спят, свернувшись под своими одеялами на вентиляционных решетках метро. Таинственные отверстия в асфальте выдыхают в воздух столбы белого пара, как ноздри драконов, дремлющих в жарких недрах Манхэттена — непостижимого сердца Нью-Йорка.

В эту пору сам город будто над чем-то задумался, сосредоточился на своем бытии, перед тем как снова стать полем бесконечных сражений, которые каждый день разворачиваются в кабинетах, на ложах этих многоэтажных дворцов, за ресторанными столиками, на улицах, в парках. Повсюду идут бои — за выживание, власть и деньги.

Нью-Йорк мне очень нравился. Я любил часами бродить по его улицам — когда еще хватало сил, я исходил его вдоль и поперек. Но при этом я не мог отогнать мысль о том, сколько труда, боли, страданий стояло за каждым его небоскребом. Я смотрел на штаб-квартиру Организации Объединенных Наций и думал о том, сколько лживых слов было сказано, сколько спермы и слез пролито во имя этого безнадежного усилия управлять человечеством, которое в принципе не поддается управлению. Ибо единственный принцип, которому оно подчиняется, это алчность, и каждый человек, каждая семья, каждая деревня или народ думает только о своем благе — и никогда о нашем общем. Я шел мимо всех этих знаменитых отелей, «Плаза», «Вальдорф Астория», где останавливались и все еще останавливаются диктаторы, главы государств и правительств, шпионы, респектабельные убийцы со всего света, и вновь и вновь думал о том, что решения, принятые в этих гостиничных номерах, заговоры, которые здесь плелись, меняли судьбы мира. Все начиналось здесь — падение режимов, убийства оппозиционеров, исчезновение инакомыслящих.

Я смотрел на вывески банков, на флаги, развевающиеся над зданиями крупных компаний (разные страны, разная специализация, но корни неизменно здесь, в Америке), и представлял себе, как некий безликий господин, за которого никто и никогда не голосовал, а имени никто и никогда не слышал, некто, неподвластный ни одному парламенту, ни одному судье в мире, через пару часов во имя священного принципа прибыли примет решение изъять миллиарды долларов из одной страны, чтобы вложить их в другую, обрекая целые народы на нищету.

Все рациональное безумие современного мира сосредоточено было там, на этом небольшом клокочущем пространстве между Ист-Ривер и Гудзоном, где в струящихся водах отражается безмятежная синева небес. Здесь каменное сердце оголтелого, бездушного материализма, изменившего лик человечества. Столица новой тиранической империи, в которую всех нас толкают, чьими подданными мы все мало-помалу становимся и которой, как я постоянно инстинктивно ощущаю, следует всеми силами противостоять, — империи глобализации.

И сюда, в идейный центр всего, что я отвергаю, я явился просить помощи, искать спасения! Причем не впервые. В тридцать лет я приехал сюда, глубоко разочарованный пятью годами работы на производстве, чтобы изменить жизнь по-своему. Теперь я вернулся, чтобы выиграть время для этой самой жизни. Уже тогда, в первый свой приезд, я разрывался между естественным чувством благодарности и горечью. Благодарности Америке за то, что она мне дала: два года оплаченной свободы в Колумбийском университете, где я изучал Китай и китайский язык и готовился к тому, чтобы отправиться журналистом в Азию, и презрением, иногда ненавистью к тому, что Америка являла собой.

Когда в 1967 году мы с Анджелой, полные радужных надежд, сошли на берег в Нью-Йорке с «Леонардо да Винчи» — лайнера, на который мы неделю назад сели в Генуе, Америка пыталась в грязной и неравной войне навязать свою волю нищему азиатскому народу, чьим единственным оружием были стойкость и упорство, народу Вьетнама. Теперь она вела новую войну. При помощи более утонченной, менее заметной и потому более эффективной агрессии она пыталась навязать всему миру вместе со своими товарами собственные ценности, собственную правду, собственные представления о добре и справедливости, о прогрессе и… терроризме.

Иногда, видя, как из огромных известных зданий на Пятой авеню или Уолл-стрит выходят элегантные господа с маленькими чемоданчиками из дорогой кожи, я знал, что это опасные люди, которых лучше избегать. В этих чемоданчиках было много разных планов, закамуфлированных под «проекты развития». Тут и плотины, зачастую вовсе ненужные, и заводы, отравляющие все вокруг, и опасные атомные станции, и новые вредоносные телепрограммы, специально для других стран, способные причинить больше вреда, чем бомба. Так кто же после этого настоящие террористы?

Когда улицы начинали оживать по утрам, Нью-Йорк терял в моих глазах свой магический ореол; иногда он казался мне чудовищным скоплением людей, потерявших надежду, каждый из которых гнался за любым проблеском безрадостного богатства или убогого счастья.

В восемь часов Пятая авеню, к югу от Сентрал Парка, в шаге от моего дома, заполнялась людьми. Волны запахов аэропорта, резкие духи женщин, бегущих мимо с непременным завтраком в бумажном пакете, чтобы нырнуть в один из небоскребов. Что за начало дня! Я вспоминал флорентийцев, которые, войдя в бар «Петрарка», что на Порта Романа, заказывают не какой-то безликий «кофе». Нет, им подавай «альто» или «маккиато», в стакане или в чашке, «кремовый капуччино, но без пенки», или вот такое — «сердце кофе в стекле»; там предупредительный молодой Франческо живо интересуется вкусами и предпочтениями каждого. Да что там говорить, ведь кофе в Нью-Йорке — это кисловатое обжигающее пойло в накрытом картонном стаканчике, которое потягивают через соломинку прямо на ходу.

Уличная толпа в этот час в основном состояла из молодых людей — красивых, крепких: это была новая раса, выросшая в спортзалах и вскормленная продуктами из магазинов здорового питания. Попадались и мужчины постарше — казалось, что некоторых я уже встречал когда-то во Вьетнаме. Там они были офицерами морской пехоты, а теперь шагали подтянутые, прямые, в новой униформе — костюмах бизнесменов. В сущности они так и остались офицерами все той же империи, упорно стремящимися превратить остальной мир в часть их глобальной деревни.

Когда я был в Нью-Йорке, город еще не был потрясен кошмаром 11 сентября и башни-близнецы высились, стройные, гордые, над Даунтауном, но и тогда Америка уже была не в ладах сама с собой и с остальным миром. Более полувека подряд американцы, хотя им никогда не приходилось сражаться дома, чувствовали себя как на войне, а зачастую это и была война. Менялись только противники — сначала коммунизм, Мао, партизаны в Азии и революционеры в Латинской Америке; потом Саддам Хусейн, а теперь вот Усама бен Ладен и исламский фундаментализм. Мира не было никогда. Американцы так и живут — с копьем наперевес. Богатые, могущественные, но обеспокоенные и вечно неудовлетворенные.

Однажды я наткнулся в «Нью-Йорк таймс» на заметку об исследовании, проведенном Лондонской экономической школой; темой исследования было счастье. Результаты получились любопытные: одна из самых бедных стран мира, Бангладеш, оказалась самой счастливой. Индия оказалась на пятом месте. А Соединенные Штаты — на сорок шестом!

Иногда возникало впечатление, что нас, тех, кто любовался красотой Нью-Йорка, было на самом деле совсем немного, кроме меня, которому приходилось столько ходить пешком, и нескольких нищих, готовых противостоять ветру. Все, кого я видел, казалось, были нацелены только на выживание; главным для них было не дать себя раздавить ничему и никому. Война, вечная война — неважно с кем.

Одна из таких войн казалась мне, прожившему двадцать пять лет в Азии, особенно непривычной — это была война между полами. Причем боевые действия здесь велись одной стороной — женщинами против мужчин. Сидя под большим деревом в Сентрал Парке, я наблюдал за этими воительницами. Они шли крепкие, упорные, уверенные в себе, запрограммированные, как роботы. Сначала — утренняя пробежка. Взмокшие, в вызывающе облегающих спортивных костюмах, с волосами, собранными в пучок. Позже путь на работу: офисная униформа — деловой черный костюм, черные туфли, черная сумка с ноутбуком, волосы распущенные, еще влажные после душа. Красивые и ледяные, излучающие высокомерие и презрение к окружающим. Все то, что мое поколение считало «женственным», куда-то исчезло, сметено этим новым, вывихнутым представлением о том, что необходимо уничтожить различия, сделать всех одинаковыми и превратить женщин в уродливые копии мужчин.

Фолько, мой сын, — он тоже вырос в Азии — рассказывал, как через несколько дней после приезда на учебу в Нью-Йорк он попытался открыть дверь в аудиторию, чтобы пропустить вперед свою однокурсницу, а та осадила его со словами: «Эй, ты что же, воображаешь, что я сама не могу открыть эту …ную дверь?» Он подумал, что эта девушка — исключение, но ошибся, это было правило. И чем мускулистее и высокомернее женщины, тем более запуганными и неуверенными становятся мужчины. Если они нужны для зачатия ребенка, их используют по назначению, а потом, когда дело сделано, «производителя» отправляют обратно. И что же в итоге? А в итоге, по-моему, все несчастны. Сидя под деревом или глядя в окно, я наблюдал за картинами, которые мне казались вторым актом той же пьесы: обилие одиноких женщин, сорокалетних, пятидесятилетних, часто с сигаретой в зубах, собаками на поводке — возможно, названными в честь отсутствующего в их жизни мужчины. «Билли, ко мне». «Нет, Билли, не переходи дорогу сам». «Билли, пошевеливайся, идем домой». Это были те же самые женщины, которые сколько-то лет тому назад бегали по утрам, чтобы сохранить фигуру. Теперь они уже немолоды; юность была потрачена на мечту о воинствующей свободе. И вот все это обернулось одиночеством, легким нервным тиком, многочисленными морщинами и как минимум, насколько я мог наблюдать, тяжелой меланхолией.

Я часто вспоминал индийских женщин, еще таких женственных, таких уверенных в себе — но совсем по-другому. В сорок или пятьдесят они становятся еще изящнее и чувственнее, чем в двадцать. Не атлетически сложенные, а естественно прекрасные. Вот уж действительно, обратная сторона луны. И кроме того, индийские женщины, как и европейские женщины из поколения моей матери, никогда не бывают одиноки: они всегда часть семьи, группы и никогда не оставлены на произвол судьбы.

Глядя в окно, я часто бывал свидетелем радикальной перемены места обитания: вот девушка приехала откуда-то покорять Нью-Йорк, волоча за собой сумку, в которой умещается вся ее жизнь. Я представлял себе, как она из газетных объявлений ищет жилье, спортзал для аэробики, работу за компьютером. А вот она идет на ланч, стоит в салат-баре, орудуя пластмассовой вилкой. А вечером — курс кундалини-йоги, которая, как ей обещают, пробудит всю ее сексуальную энергию для того акта, который когда-то мог стать чем-то божественно прекрасным, а сейчас, в лучшем случае, превратился в своего рода спортивное соревнование: Джон побеждает Боба со счетом 4:2.

В итоге и эту девушку, летящую, как ночная бабочка, на огни Нью-Йорка, поглотит большая человеческая топка, постоянно подпитывающая жизненной энергией этот странный город. Через десять-двадцать лет, возможно, она станет одной из тех печальных женщин, за которыми я наблюдал, — молчаливых, запуганных, без друзей, без родных, ожидающих в кресле Онкологического центра, чтобы их прооперировали или сообщили результаты какого-нибудь тревожного анализа.

Видимо, когда живешь один, утрачиваешь чувство меры. Постоянное молчание компенсируется остротой слуха. Я улавливал обрывки разговоров, реплики, которые потом звучали у меня в ушах часами. Казалось, люди только и говорят о деньгах, проблемах, конфликтах. Мне постоянно казалось, что все эти люди ссорятся; их речь была заряжена напряжением, агрессивностью.

«Он отвратителен, просто отвратителен. Он прямо как ребенок», — говорит женщина, наверное, о своем муже. Это ж надо, я и не знал, что дети отвратительны. Однажды я вернулся домой, а в голове у меня навязчиво звучало слово «свирепый»: я слышал его от трех разных людей, в разных разговорах. Самый симпатичный случай произошел однажды утром, когда я услышал, как один из садовников в Сентрал Парке говорит: «И ради Бога, береги беби». Этим «беби» оказался песик на поводке.

На первый взгляд в американцах есть что-то подкупающее, душевное. В аэропорту чиновник иммиграционной службы, проверявший мой паспорт и заполненный бланк, спросил цель приезда. «Лечиться от рака», — ответил я. Он взглянул на меня с симпатией. «Удачи вам», — сказал он с теплой улыбкой и проштамповал мне паспорт обычной трехмесячной визой.

Однако вскоре становится понятно, что эта непосредственность, этот дружелюбный, почти семейный стиль общения — просто дело техники, что-то вроде трюка, который известен каждому американцу и который уже никого не удивляет. В действительности же любые взаимоотношения — источник подозрений, и жизнь — это непрестанное возведение оборонительных сооружений, попытка защититься от кого-то или чего-то. В больших магазинах на каждый продающийся пустяк прицеплено электронное устройство, которое, если его не дезактивировать на кассе, приводит в действие систему тревоги на выходе. Книжные магазины, магазины дисков и одежды постоянно находятся под контролем охранников в штатском, которые прохаживаются в радионаушниках, как телохранители президента. Всякая сделка тщательно перепроверяется, потому что есть подозрение, что любой посетитель — аферист и кредитная карточка, которой он расплачивается, ворованная. Попадались магазины, в которые я входил, чтобы немедленно уйти, так как меня просили сдать на хранение мою скромную индийскую матерчатую сумку, они, видимо, полагали, что я замыслил тайком набить ее ворованным товаром.

Общество, члены которого испытывают столь глубокое недоверие друг к другу, где не существует сознания общих ценностей — причем не столько записанных на бумаге, сколько прочувствованных, — должно постоянно обращаться к законам и судьям, чтобы урегулировать свои разнообразные взаимоотношения. Так и происходит в Америке: все социальные связи, даже самые близкие, чреваты судебным разбирательством. Угроза постоянна, и адвокаты превратились в ходячий кошмар, угрожающий любым человеческим отношениям — дружбе, любви, сотрудничеству, доверию. Новый, очень американский способ заработать неплохие деньги — это обвинить крупную фирму в расовой дискриминации, собственного босса — в сексуальных домогательствах, собственного любовника — в изнасиловании, собственного врача — в халатности.

В больнице перед каждым осмотром я должен был подписывать листы, которые снимали с врачей ответственность на тот случай, если со мной вдруг приключится несчастье. Перед эндоскопией, например, мне пришлось посмотреть видеофильм, в котором, помимо всего прочего, мне объясняли, какой процент риска не проснуться после наркоза. «Вам понятно, не так ли? Подпишите здесь, пожалуйста», — говорила, сознавая абсурдность происходящего, медсестра, итальянка по происхождению. Потом, чтобы помочь мне расслабиться, она пела Volare, а тем временем первые капли волшебного снотворного снадобья баюкали меня. Мне было хорошо, я лежал на безукоризненно чистой постели, меня окружали опытные, компетентные люди, настоящие асы. Они тоже были продуктом этого общества, которое иногда приводило меня просто в бешенство, но которому мне пришлось довериться, чтобы выжить.

Не один я приехал в Америку в поисках спасения. Куда ни обернись, повсюду я находил попутчиков на этой дороге надежды. Портье в моем доме были иммигрантами: старший — из Санто-Доминго, молодой — из Косова. Газетчик на углу был пакистанцем, хозяин фруктовой лавки — корейцем; цветами торговал парень из Эквадора. Таксисты, которых я ловил, опаздывая в больницу, или в непогоду, когда был риск простудиться, пересекая Сентрал Парк, все без исключения были из новых иммигрантов. Достаточно было просто взглянуть на карточку с фотографией и именем водителя, которую полагается держать на виду. Многие из них были гаитянцами — они так радуются, когда сразу догадываешься, откуда они родом, — другие из Бангладеш. Попадались африканцы (тут было важно не спутать их с афроамериканцами — их это очень обижало) или русские евреи. Вот они-то и были, на мой взгляд, самыми интересными. У меня к ним своя слабость. Я встречался с ними еще в Средней Азии, в те дни, когда Советская империя разваливалась на куски, многие республики получали независимость, и у местных евреев, к которым что прежде, что теперь относились, как к людям второго сорта, оставалась одна мечта — уехать в Израиль или Соединенные Штаты.

— Вы давно из России? — спросил я у одного из них.

— Не из России, из бывшего Советского Союза… Я из Молдавии, мы европейцы.

— Ну и как вам здесь живется? Нравится Америка? Он глянул на меня в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что он не совершает оплошность:

— Америка? Америка — это ГУЛАГ, концлагерь, правда, с хорошей кормежкой. Сказать американцам, они обидятся, но что же я могу поделать: они американцы, да и я теперь тоже американец.

Он пытался эмигрировать еще в 1979 году, но только в 1991-м это удалось. Сейчас он живет в Бруклине, на БрайтонБич. Прежде это был черный квартал, сейчас он переживает период бурного развития, и жители — почти сплошь русские евреи со своими магазинами, ресторанами, синагогами.

В Советском Союзе, как он упорно продолжает называть эту страну, он был дельцом. «Я накупал мебели на двадцать тысяч рублей, а потом перепродавал и выручал пятьдесят тысяч; пару туфель за восемьдесят рублей я перепродавал за сто двадцать. Причем никаких налогов. Вот что было здорово в Советском Союзе — никаких налогов. То, что я делал, было опасным, и я всегда рисковал попасть за решетку, но мне везло. Там я был свободен, а тут все твердят, что я свободен, но никто не может быть свободным в Америке, даже президент. Они говорят, мол, тут любой свободен в финансовом отношении. Вранье! Здесь у меня выходных за год наберется максимум десять дней, но и все равно толком не отдохнешь, потому что, пока я в отъезде, почтовый ящик знай себе наполняется счетами, а мне платить...»

После распада Советского Союза в 1991-м более полумиллиона евреев приехали в Штаты, очень многие — в Нью-Йорк. В основном это были квалифицированные специалисты. В этом и секрет жизненной силы Америки, особенно Нью-Йорка, — в нескончаемом приливе иммигрантов, готовых терпеть лишения, чтобы выбиться в люди. В тридцатых-сороковых годах приезжали немецкие и вообще европейские евреи, потом китайцы, корейцы, вьетнамцы; теперь снова китайцы и индийцы, и снова евреи — уже из бывшего Советского Союза.

Для огромной страны, чьи коренные жители — краснокожие — были методично ограблены и истреблены, иммиграция стала насущной потребностью, которая и породила столь многонациональное общество. Любопытно, что последствие настоящего геноцида пытаются сейчас представить как доблесть. Соединенные Штаты пропагандируют на основе своего специфического опыта миф об обществе будущего — глобализованном обществе, объединяющем расы и культуры, обществе-конгломерате, которое, постоянно обновляясь, станет гарантией жизненной силы и прогресса.

Правда в том, что не существует глобальных рецептов решения проблем различных народов. Самые лучшие решения — это всегда те, которые принимаются с учетом местных условий. То, что хорошо для Америки, необязательно будет полезным за ее пределами, а то, что приносит вред в одном месте, может не повредить в другом.

Это справедливо и для медицины. Если бы житель Нью-Йорка питался так же, как житель Ладакха, он скоро умер бы из-за огромного количества масла и абсолютного отсутствия фруктов и овощей, что типично для севера Индии. Тем не менее в Ладакхе сердечные заболевания практически неизвестны, потому что люди живут на открытом воздухе, едят биологически чистую пищу и им незачем ходить в спортзал, чтобы поддерживать форму. Зарядка ладакхцев — это их длинные пешие переходы, их работа. Они не знают, что такое стресс, и отличаются большим душевным спокойствием. У них есть даже свой собственный способ бороться с болезнями! Например, одной женщине, заболевшей гепатитом, местный шаман «прописал» в качестве лечения активный секс, и через несколько дней ее состояние заметно улучшилось.

Никогда я еще не чувствовал себя настолько европейцем, как здесь, в Америке, со своими европейскими корнями и европейскими надеждами. Я приехал сюда, чтобы найти выход из проблемы, связанной с моим здоровьем, но чувствовал, что решения, которые предлагает эта страна, не всегда годятся для неамериканцев. Иммиграция мне представлялась типичным случаем. Нет сомнения, что проблема иммиграции станет в будущем одной из серьезнейших проблем для Запада, но Европа со своей историей и своими социальными условиями, совершенно отличными от американских, совершит очень большую ошибку, если возьмет на вооружение американский способ решения проблем.

Я думал о Лучано, старом друге, коренном флорентийце, который сказал однажды: «Немного марокканцев, сенегальцев, тунисцев и албанцев — неплохо, но после определенной точки — все, хватит… Если в один прекрасный день объявят референдум — снести ли собор, чтобы устроить паркинг, они дружно проголосуют «за». Расизм — зачастую вопрос численности.

Несмотря на всю глобалистскую риторику о новом обществе, эта проблема и в самой Америке далеко не решена. Что произошло с черными американцами, которые лет тридцать назад, казалось, по-настоящему добились освобождения и нашли свой собственный путь, чтобы интегрироваться в общество? Сейчас их все больше заталкивают в гетто, они одурманены наркотиками, выброшены на обочину. Каждая новая волна иммиграции оттесняет черное население.

Иммигранты приезжают сюда, полные надежд, готовые на жертвы, готовые работать. Америка дает им иллюзию, что они справятся, если не в первом поколении, то во втором или в третьем. Для негров же все по-другому: поколения сменяют поколения, а радикальных перемен нет. Сейчас они чувствуют себя жертвами, потеряли надежду и, как больные, утратившие веру в выздоровление, плывут по течению. Они выдохлись. Китайские, индийские, русские иммигранты взбираются по социальной и экономической лестнице, опираясь на поддержку прочной традиционной семьи. У афроамериканцев нет теперь и этой поддержки, для них семьи больше не существует: семьдесят пять процентов черных младенцев рождаются вне брака.

Стоит оглянуться по сторонам — и сразу понимаешь, насколько глубоко, несмотря на весь свой хваленый демократизм, разделено американское общество, сколько в нем неравенства. Иногда наблюдаемое напоминало мне Йоханнесбург времен апартеида, где я был в начале шестидесятых. Там днем город становился белым: белые на улице, белые в офисах и магазинах. Только к вечеру, когда все закрывалось и жизнь в центре замирала, откуда-то из чрева земли появлялись толпы черных, которые регулярно поддерживали эту систему в рабочем состоянии, подметали, мыли, убирали, чтобы потом в автобусах «только для цветных» вернуться в свои пригороды. Вот и в Нью-Йорке происходило нечто похожее: некоторые районы и маршруты подземки, казалось, были отведены для представителей определенной расы. И я видел, как из железных дверей, ведущих в подвалы ресторанов и супермаркетов, выходят только негры и латиноамериканцы, нагруженные мешками с мусором. Даже человеческая панорама моего любимого Сентрал Парка меняла цвет в течение суток. Сначала преобладал белый: это были приверженцы трусцы — джоггеры, велосипедисты, владельцы собак, любители птиц или просто утренних прогулок; затем он постепенно темнел после девяти с появлением черных нянь. Они выводили на прогулку детей белых родителей, которые к этому времени уже отправились в офисы.

Одна из наиболее невероятных способностей Америки — это способность тиражировать крайне привлекательные образы самой себя, верить в них и упрямо убеждать остальных. А киноиндустрия сыграла в этом решающую роль. Для американцев, а теперь и для многих других, американская история — вовсе не та, что в документах, а та, что в фильмах. Американцы всегда — «свои», которые приходят на выручку в нужный момент и дают отпор «краснокожим дикарям». Они всегда «хорошие парни» в борьбе с нацистами, коммунистами, партизанами, террористами или «чужими».

Голливуд не уклоняется от освещения многочисленных проблем американского общества, но освещает их уж очень «по-своему»; все непременно заканчивается хеппи-эндом — такова идеологическая (ну и коммерческая!) необходимость. Демократия, равенство, справедливость стали пустышками в повседневной жизни, но постоянно провозглашаются с экрана. Обман оттесняет новости, пропаганда рядится в правду.

Сейчас в Америке индустрия рекламы и «связей с общественностью» — это две изощренные системы манипулирования сознанием. Нет на свете такой вещи, которую нельзя было бы выбросить на рынок в заманчивой упаковке, сопроводив неким «заклинанием», а продукт при этом, повторяю, может быть любой — электронная программа, война, вера в Бога. Правду таким образом всегда вуалируют, маскируют, а то и вовсе задвигают куда-нибудь подальше, чтобы благополучно о ней забыть, — ведь забыли же о том, что Соединенные Штаты — первая и пока единственная страна, пустившая в ход атомную бомбу. <...>

Однажды я прочитал, что для обеззараживания мяса, которое американцы поглощают в устрашающих количествах, его облучают. Но не становится ли оно при этом канцерогенным? Такого вопроса никто не задавал. Как-то раз я прочел о том, что одна жительница штата Нью-Йорк придумала систему телевизионного слежения за происходящим в детских садах, чтобы матери могли увидеть на экране компьютера в офисе, что делают их дети, и работать спокойно. Но не лучше ли, чтоб они оставались со своими детьми? Прогресс ли это?

Вот и Фрейд к закату жизни задавался вопросом, действительно ли многочисленные хваленые достижения человечества можно считать проявлениями прогресса. В одном из своих последних очерков «Неудобства культуры» старый психоаналитик начинает с комплиментов в адрес технического прогресса, благодаря которому, к примеру, он, к великой своей радости, может услышать голос сына, находящегося в тысячах километров от родного дома. Правда, потом он добавляет: если бы не поезд, который увез моего сына так далеко, мне бы не нужен был телефон, чтобы услышать его голос; не построй человечество больших кораблей, мне не нужен был бы телеграф, чтобы получить весточку от друга с противоположного края света.

По дороге в больницу я глядел на столбы дыма, которые поднимались из огромных труб электростанции, и невольно представлял гигантскую топку, куда поколение за поколением, с каждой волной иммиграции попадают все новые и новые человеческие судьбы, чтобы не дать остановиться этому ненасытному локомотиву прогресса, современности — и рака. Все верно: американцы — лучшие специалисты в области онкологии, но это потому, что они сами со своими промышленностью, пищей, удобрениями, оружием и всем образом жизни больше всех способствуют наступлению рака. Больше больных, следовательно, больше врачей, больше опыта. Поэтому, собственно, я сюда и приехал.

Бывали дни, когда казалось — повсюду только и говорят, что о раке. Листовка, вложенная в утреннюю газету, предупреждала, что вещества, обычно используемые в химчистках, объявлены канцерогенными и что только химчистки нового типа гарантируют безопасность. Гуляя по Сентрал Парку, я столкнулся с большой демонстрацией — тысячи женщин проводили «Марш за лечение рака груди». Включаю радио, а там беседа о присутствии канцерогенных веществ в воздухе и воде, а заодно и реклама полиса, который можно оформить, чтобы застраховаться на случай болезни. Иду в больницу и там узнаю, что только что умер один мой известный коллега, американский журналист, на год меня моложе, тоже пациент этой клиники, и обнаруживаю записку от жены покойного, которая хочет со мной встретиться. Она уверена, что нашла объяснение, почему столько корреспондентов за последнее время заболели одним и тем же: все мы побывали во Вьетнаме во время войны и, возможно, полагает она, это результат воздействия дефолианта, который применяли американцы. Считается, что именно он — причина различных уродств, с которыми и сейчас, тридцать лет спустя, рождаются сотни детей в Индокитае. По примерным расчетам, американцы вылили на леса и рисовые поля Вьетнама и Лаоса около сотни миллионов литров этого вещества. Это был первый в истории человечества случай применения химического оружия массового поражения. И еще в давние времена в Америке использовали бактериологическое оружие, давая индейцам одеяла, зараженные оспой. Я сомневаюсь, что это мой случай, хотя, конечно, существует роковая связь между оружием и раком, между некоторыми электронными устройствами, некоторыми химическими реактивами, некоторыми продуктами и раком. Пищевая промышленность приучила людей к исключительно неестественному питанию, и последствия поистине непредсказуемы. Но с этим еще предстоит разобраться.

Медицинские исследования, как собственно и любые другие, финансируются крупными промышленными компаниями, которые вовсе не горят желанием открыть подлинные причины возникновения рака. Напротив, часто можно услышать: «Легче найти средство от рака, чем его причину». Конечно, ведь это куда менее рискованно. Вдобавок это еще и намного выгоднее: «средство» — это лекарство, а лекарство — это снова прибыль, и немалая. Кроме того, поиск лекарства как бы направлен в будущее, это процесс, который держится на надежде и оптимизме — великих катализаторах экономики.

А пока мы продолжаем есть вредную еду, продолжаем дышать, работать, жить в условиях, которые, без сомнения, провоцируют рак, но ничего не делается, чтобы изменить эти условия. При этом все ждут, что кто-то где-то и скоро отыщет средство для борьбы с этой болезнью. И, конечно же, сводки с этого фронта всегда самые что ни на есть «обнадеживающие». Американские газеты пестрят оптимистичными заголовками: «Важный поворот», «Большой шаг вперед». Как говорил молодой исследователь из Онкологического центра, создается впечатление, что мы все время на пороге великого открытия, всегда в шаге от решения проблемы. Да я и сам иногда, листая газеты, покупался на очередную приманку. Вот, к примеру, результат недавних исследований: оказывается, сыроедение снижает риск возникновения опухоли более чем на восемьдесят процентов. Жаль, что опыты ставились только на кошках! Некий фармацевтический институт оповещает о создании нового противоопухолевого препарата, и статистика впечатляет.

Правда, снова незадача: чтобы этим препаратом воспользоваться, мне следовало стать мышью. Все эксперименты проводились исключительно на грызунах, но хорошо известно, что результаты опытов на животных вовсе не обязательно распространяются на людей. Правда в том, что и тридцать лет спустя после начала «войны против рака», в свое время объявленной с большой помпой президентом Никсоном (не для того ли, чтобы отвлечь внимание от настоящей войны — той, что во Вьетнаме уносила жизни десятков тысяч молодых американцев), рак вовсе не побежден. Несмотря на прогресс, достигнутый в борьбе с некоторыми разновидностями рака, общее число людей, которые умирают сегодня в Соединенных Штатах от этой болезни, ничуть не уменьшилось с тех пор.

Но и на удочку такой правды я тоже ловиться не хотел. Проценты выживаемости, рецидивов меня не интересовали. Статистика вообще штука подозрительная. Как говорил де Голль: «Если ты съел две курицы, а я — ни одной, с точки зрения статистики каждый из нас съел по курице».

Я предпочитал рассматривать себя как некий в высшей степени субъективный случай, а не как рассчитанную математическую вероятность. <...>

Нью-Йорк — странное место. С одной стороны, в нем нет ничего, полная пустота, с другой стороны — есть все, что угодно. Каждый день, если присмотреться, происходило что-то интересное. Случайно я прочитал, что Роберт Турман, преподаватель Колумбийского университета, специалист по восточным религиям, частый гость в Индии и вдобавок отец знаменитой голливудской актрисы, которую не зря зовут Ума (так звали возлюбленную Шивы), выступит с лекцией в одном из «альтернативных» центров в Боуэри.

Зал был полон, причем женщин было больше. Они всегда готовы соблазниться новизной со всеми таящимися в ней опасностями и риском; но они же способнее мужчин различить, что подлинное, а что нет; они первыми понимают, если что-то неладно. Темой лекции был объявлен тибетский буддизм, но Турман говорил в основном об Америке.

— В настоящий момент Запад — лучшая отправная точка для того, чтобы достичь просветления. Никогда и нигде в мире человек не был так близок к нирване, как сейчас в Америке. Здесь хорошо понимают, что значит пустота, что такое «ничто», ибо мы здесь не просто живем этой пустотой. Мы уже сами — ничто, наши взаимоотношения — ничто, мы и к остальным относимся как к пустому месту. «Хеллоу, Джим, хай, Джон!» Согласен, здороваемся мы приветливо, просто дальше некуда, да вот беда: нам нет никакого дела друг до друга — можно подумать, мы видимся в первый и последний раз. Если бы мы только знали, что на самом деле мы всегда были вместе… и что нам суждено оставаться вместе всегда, целую вечность!

Мне нравилась его ирония.

— Кто из вас что-нибудь знает о буддизме? — спросил он у слушателей. Многие подняли руку.

— А у кого из вас есть опыт пребывания вне собственного тела, ухода «туда», за грань? Случалось ли вам отрешаться от себя и испытывать потом шок при возвращении?

Красивый юноша, сопровождавший медноволосую даму много старше себя — видно было, что они любовники, — встал и рассказал невероятную историю из своей жизни. Молодой человек был из тех, кому удалось совершить «путешествие в астрал». Его пожилая подруга, слушая, так расчувствовалась, что в конце чуть не задушила его в объятиях.

— Нет, нет, я не об этом, — сказал Турман. — В том, о чем я спросил, нет ничего сверхъестественного. У вас всех есть опыт пребывания вне своего тела. И вы проделываете это каждый вечер, когда засыпаете.

Он заметил, что и смерть в некотором роде нечто подобное — разновидность сна, а не уход сознания, как привыкли полагать на Западе: «Йама, демон с бычьей головой, приходит нанести нам удар дубиной и утащить тело. Но мы и наше тело — не одно и то же, хотя мы настолько отождествляем себя с ним, что тратим уйму времени на то, чтобы содержать его в форме, «чинить» его и «полировать». На нашу плоть уходят буквально целые состояния, хотя мы знаем, что рано или поздно она все равно истлеет и будет удобрять землю…» Публика слушала, затаив дыхание.

— Но мы ведь как-никак американцы, — продолжал Турман, — и погоня за счастьем не только право, гарантированное нам Конституцией, но еще и наше излюбленное национальное занятие. И прекрасно. Потому что даже привалившее счастье может заставить задуматься: тот, кто выигрывает миллионы в лотерею, часто остается без друзей. Почему?

Смысл всей этой беседы заключался в том, что жизнь — возможность познать самих себя, что общество, в котором мы живем, безумно, ибо в силу своего махрового материализма отрицает тот факт, что мы — плод многих предыдущих жизней.

— Посмотрите на мою челюсть: это тоже результат многих-многих предыдущих жизней, полных терпимости, сочувствия, самоконтроля, которые изменили мою изначальную челюсть. Да-да, ведь когда-то эта челюсть была с большими крепкими клыками — цены им не было, когда случалось защищаться или нападать. Эх, где они сейчас, мои клыки…

Партер улыбался; мне казалось, что какое-то зерно новизны упало в землю и может дать всходы. Это было как особый голос на фоне ежедневных долбящих ритмов без мелодий.

После беседы с Турманом я вышел на улицу с приятным ощущением легкости. Как раз перед этим один мой хороший друг, на которого одновременно свалилось две беды — крупные неприятности на работе и разлад в семье, написал мне, что впервые в жизни подумывает о самоубийстве. Сейчас я наконец нашел слова для ответа: собственные наши оценки всего, что с нами случается, абсолютно условны. Это просто подручные средства, при помощи которых мы пытаемся упорядочить свое существование и одновременно себе его портим.



Отсюда: www.vokrugsveta.ru/vs/article/6793/

@темы: чужие мысли

---

О преподавательских кошмарах)))

Вчера приснилось, что меня ограбили. Сначала я высовываюсь в окно и вижу, что машину угнали, потом оглядываюсь, и выясняется, что какие-то враждебно настроенные личности выносят всё из квартиры. Злодеев много, и сопротивляться явно бесполезно. И руководит всем этим бесчинством мама одного из моих учеников. Причём делает она это из-за того, что прогресса в русском вроде и не наблюдается, хотя мы занимаемся давно. И я ей чуть ли не со слезами на глазах объясняю: дескать, Дима лучше стал предмет понимать, вон даже причастные обороты опознаёт и в односоставных предложениях разбирается. Но у него большущие проблемы с вниманием, пропускает буквы даже при списывании. И, если ткнёшь его носом в текст и укажешь, в каком предложении ошибка, он обязательно найдёт. А вот сам проверить то, что написал, никак не может. И я пока не могу эти проблемы побороть. Но объяснять что-то бесполезно, тёмных личностей всё больше, и громят квартиру они всё активнее. Не помню даже, что именно вытаскивали, но было безумно жалко. И чувство отчаянной беспомощности.
Кошмарище, в общем. Уже второй день сердце слегка екает каждый раз, когда захожу домой: вдруг меня там встретят... И я просто поражаюсь тому, что происходит в моей голове. Это ж надо было такое придумать?! Ну да, в четверг вечером в честь Хэллоуина посмотрела все вышедшие серии нового сезона "Американской истории ужасов". А я существо ранимое и трепетное, потому от такого марафона могло и перемкнуть... Так что вроде вполне объяснимо. Но жутко всё равно. Что там курят мои тараны, интересно? Мне аж страшновато оставаться с ними в одном, так сказать, помещении.

@темы: жизнеописания

---

Кое-кому даже в кадр смотреть нет надобности))) В одном затылке харизмы на пятерых)))

@темы: поле, мяч и все-все-все

---

Кратко о наших буднях)))

@темы: о родном и любимом

---

Вот люблю я, когда на меня внезапно, точно бандит из-за угла, высказывают неожиданные кадры. Так жить интереснее)))
Здесь Питер Фальк гримируется для участия в постановке "Passion of Josef D" на Бродвее. Не слышала о таком спектакле, и информации о нём, как выяснилось, мало. А было бы любопытно узнать, что они там такое демонстрировали))) И как-то не представляю Фалька в роли Сталина... Хотя я вообще видела его лишь в роли Коломбо. Нет, вру: ещё однажды смотрела замечательную чёрную комедию "Ужин с убийством" с его участием. Но Коломбо - это, конечно, любовь всей жизни)) По моим смутным воспоминаниям, которые подтверждаются словами близких, лет этак в семь я даже активно собиралась за лейтенанта замуж. Причём наличие миссис Коломбо меня ничуть не смущало. Мда...

Ну, и традиционно: всем хорошего воскресенья, дорогие)))

@темы: планета людей

---

Поймала себя на мысли, что давно не поднимала глаза на звезды. Серьёзно, я на них постоянно смотрю. Идёшь с работы вечером и непременно задираешь голову с риском споткнуться и улететь носом в землю. Или из окна любуешься вместо того, чтобы спать, как нормальные люди. И это как будто напоминает, что все твои беды и радости - ничто в сравнении с бездонной вечностью, и помогает на миг подняться над ситуацией и собой. И вспомнить о чём-то важном, и вернуться с нему. А тут я в самом прямом смысле до такой степени закопалась в повседневные хлопоты, что перестала видеть что-то, кроме земли под ногами. И, когда Марочка на прогулке опрокинула меня в снег, я вдруг узрила над собой светящуюся россыпь пылинок на тёмном бархате, и была поражена. И точно так же была поражена, когда мне написала подруга и поинтересовалась, помню ли я, что мы с ней завтра идём на концерт. И в голове моей неоновой вывеской засветилось название традиционного русского кушанья округлой формы, потому что, если честно, совсем забыла, что пару недель назад она меня приглашала в клуб. И занятий у меня было наставлено чуть не до девяти вечера, и всех надо было срочно куда-то девать... И надо же было так закрутиться, чтобы всё на свете забыть... Но это здорово, что мы с ней в итоге дошли до концерта, пусть группа и была мне не особо знакома, и песни такие... чуть-чуть девчачьи, и козами скакать по танцполу тридцатилетним старушкам не полагается))) Зато солистка невероятно обаятельна. Зато публика собралась бесконечно приятная. Зато выползла из кокона, в котором ничего, кроме забот, не видишь. Так жить нельзя, однозначно!

Мариса радуется снегу, лает на белочек и осваивает квартиру. И тапки ворует)))

На работе нескучно. Один малыш (пятиклассник, к слову) нашёл в упражнении слово "калач" и веселился минут десять. Такая вот у него потеха)) А другая малышка (всего-то второй класс) предлагала привести заниматься свою подругу. По причине того, что мне же "надо больше денег заработать". Девочка пришла готовиться к ОГЭ по литературе и наши занятия, разбор текстов и поиск смысла " между строк" вызывают у неё такое неподдельное восхищение, что я чувствую себя немного волшебницей)) Ещё узнала о существовании культа скрепышей. Раньше думала: просто непонятная мелкая штуковина, бесполезная совершенно, которую вместе с покупками зачем-то дают в "Магните". Оказалось, дети от них без ума. Собирают, обменивают, плетут браслеты и бусы. А ещё есть юбилейные скрепыши, найти которых особенно сложно.

На учёбе, на прекрасном предмете с увлекательным названием "Основы психокоррекционной работы", мы смотрели "Секс в большом городе". Почему бы и нет, на самом деле? А по " Сказкотерапии" задали посмотреть "Марью-искусницу". Я, конечно же, об этом забыла. В итоге смотрела эту прекрасную сказку в час ночи накануне пары, когда у нормальных индивидов был развеселый вечер пятницы. Почему бы и нет, на самом деле?

Так вот и живём, в общем)))

@темы: жизнеописания, трудовые будни

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Вот да)))

@темы: улыбнуло

---

Любопытный кадр нашёлся сегодня с утречка. Всё потому, что кто-то слишком много ест чересчур плотно прилип ко всемирной паутине и безвылазно там торчит.



Такое вот "прощай, оружие", ну-ну))
Действительно, зачем нужен дневник, если оттуда в тебя не целится Хемингуэй.
Хорошего дня, дорогие!

@темы: планета людей

---

Коротко о досуге)))

В пятницу ходила на концерт Даниила Крамера. В очередной раз убедилась, что он волшебник, который способен превратить сам воздух вокруг в музыку.



И весь этот джаз начинает подниматься куда-то к сердцу золотистой волной, и тебя словно несёт на этой волне вместе с креслом, и хочется вцепиться в подлокотники, дабы не выпасть случайно, но неловко: вокруг же люди, вдруг чего подумают))) И сквозь золотое свечение вдруг показывается такая краса жизни и такое её очарование, в которое очень сильно хочешь поверить.

В субботу я повстречалась с замечательным персонажем, живущим по принципу "смех и радость мы приносим людям". В смысле, угораздило попасть на "Джокера". Мне вот кажется, что на сеансах должен сидеть психолог, чтобы откачивать после фильма особо впечатлительных зрителей.



Улыбка, от которой сердце пропускает удар. А там ещё наличествует смех, от которого становится физически больно. Джокер вынул из меня душу, медленно и со вкусом нашинковал, засунул обратно кровавое месиво и сделал вид, что ничего не было. Такой мощный поток, расплющивающий на раз. И то, как это на разрыв сыграно, и то, насколько музыка гармонирует с этой вселенной и невыносимо больно лупит по слуху, и то, как это снято, - всё прекрасно.

В воскресенье была на матче "Зенит - Урал". Видела живого Дзюбу (точнее, разглядывала со своей верхотуры активно перемещающиеся фигурки, одной из которых точно был Дзюба) можно помирать со спокойной совестью.




Матч был отличным, и, кажется, он собрал меня в нечто цельное из тех кусочков, на которые прежде порубил фильм. Спасибо футболу за всё хорошее))) А "Зениту" отдельная благодарность за то, что забил ещё и за наших)))

В общем и целом, какая-то неожиданная концентрация интересных событий. И уже кажется, что жизнь бьёт ключом (ага, конечно, держи карман шире). Как всегда, главное - вовремя уворачиваться, чтобы по голове не попало)

@темы: киномания, жизнеописания, праискусство, поле, мяч и все-все-все

---

Повеселило))) Особенно мне последняя картинка нравится)))

@темы: улыбнуло

---

)))

@темы: любопытное

---

А я вновь про счастье)))

Здесь должен был появиться пост о сентябре, который весь, от начала до конца, можно охарактеризовать вот так: И о том, что у меня ощущение, будто я где-то умудрилась разбить зеркало, и сама не заметила, как это произошло. И о том, что чувствовала себя котёнком по имени Гав, которого во дворе вечно зачем-то ждут неприятности. Но мне, если честно, надоело страдать и жаловаться. Сколько можно-то, в конце концов?! Не дневник, а сплошное нытье. Фу такой быть.
На самом деле, и в сентябре было много хорошего. И с невосполнимые потерями можно смириться. А с восполнимыми - и подавно)))
И украденные деньги - это всего лишь деньги, а не отобранная жизнь. Всё могло гораздо хуже закончиться.
И чайники лопаются исключительно на счастье. Спасибо, что кипятком не обварил.
И тот знакомый, что предложил своеобразный способ отблагодарить за то, что очень выручил в трудный момент... Ну, может, для него предлагать расплачиваться натурой - норма. А наговорить потом гадостей... Обидно же, когда откажут, это тоже можно понять. И принципы мои в этом вопросе действительно старомодны, но не буду я их ради каждого менять. Не повезло бедолаге встретить меня на жизненном пути, что уж тут говорить.
И посылка пропавшая отыщется. И машинку можно починить. И собачку выбрать другую, раз с этой не получилось. И телефон новый купить. И голову желательно новую приобрести, а то старая забывает порой важные бумаги в неподходящих местах.
А над тем, что у телевизора из-за грозы пропал звук, и вовсе посмеяться хочется. Серьёзно: гроза в конце сентября, когда никакой жарой и не пахнет, а затяжные дожди перемежаются бурными ливнями?! И ведь выключен он был во время этой самой грозы, а всё равно онемел. Угораздило его связаться со мной, горемыку. Такова была сентябрьская притча, что все вилы, которые могли, кажется, выстрелили))) Но это - всего лишь мелочи жизни, в большинстве случаев поправимые. Так что всё пустое.

Я себя убедила, что это только с сентябрем не сложилось, дальше будет легче. И принцип зеркала, думаю, здесь действительно имеет место быть. Только не в качестве платы за осколки, нет. Просто очевидно же: какую моську показыаешь миру, такую и он тебе в ответ демонстрирует. Так что неча на зеркало пенять...

А недавно моя дорогая подруга, при встрече с которой я, видимо, не смогла скрыть, что начало осени идёт чуток по мне, кинула в меня ссылку, соообщив: "Сейчас тебе будет хорошо". Мне аж любопытно стало, что там такое. Решила открыть без свидетелей: мало ли что там, не предназначенное для посторонних глаз. Оказалось, статья о "Шерлоке". Всего-то. Давненько я ничего о нём не читала.
И правда, стало очень хорошо. Статья вроде ни на что не претендующая, но при этом такая приятная, добрая по отношению к персонажам, тёплая и уютная. Отчётливо "нефанатсксая" (в том плане, что без одержимости абсолютно), что просто замечательно. Единственное: есть там камешки в огород тех, кому не понравилось. А это не слишком хорошо. Не стоит кидать камни в чужое восприятие и чужую боль. Но у автора, видимо, накипело, и по-человечески я её отлично понимаю. Сюда ссылку кину: вдруг ещё кому-то подарить радость.

udmurt.media/articles/kultura-i-turizm/14890/

Ну, и текст на всякий случай себе сохраню))

простыня о сериале

Четвертый сезон сериала «Шерлок»: от логики к эмоциям
Выход финальной серии четвертого сезона «Шерлока» стал для России особенным не только за счет того, что в нашей стране любят это ТВ-шоу. Скандал, связанный с появлением в интернете последнего эпизода на русском языке больше чем за сутки до мировой премьеры, заставил понервничать BBC, «Первый канал» и фанатов из других стран.

Но и без этого новый сезон стал, пожалуй, самым спорным и обсуждаемым среди зрителей. Большинство поклонников возмущаются, что сериал свернул с проторенной дорожки детективов в мелодраму. Корреспондент ИА «Удмуртия» посмотрела все три серии и решила высказаться, почему нынешний сезон гораздо лучше, чем о нем думают фанаты.

(Осторожно, спойлеры!)

Почему сериал не «скатился»?
Признаюсь, отношения с «Шерлоком» у меня сложились не с первого раза. Я пробовала смотреть его, когда он только стартовал, но тогда мне все это показалось странным, и продолжать уже не стала.

Недавно только поняла, почему. Тогда, в первую очередь, я обращала внимание на детективную составляющую сюжета. Но она в шоу не так сильна, как принято считать. Тут отлично обыграно применение дедукции, есть новаторское использование графики, но если вы смотрели и читали много детективов, то должны себе честно признаться — есть загадки и сюжеты гораздо запутаннее, интереснее и сложнее, чем, например, смерть поклонницы розового цвета. А если читали оригинал, то уж тем более, в дедукции не должно быть ничего сакрального.


Но нет, фанаты вознесли детективную линию на алтарь и с 3-го сезона стали роптать, что сюжет перестал идти по накатанной схеме. Как выразился один из поклонников, если бы все продолжилось в том же духе, то в итоге шоу постигла бы участь сериала «Доктор Хаус» — неважно, что показывают на экране, зрители все равно кричат «волчанка».

И в итоге «Шерлок» превратился бы в очередной детективный сериал, которых и без него много. Сомнительно, что создатели Стивен Моффат и Марк Гейтисс хотели такой судьбы для своего детища. Потому, что «Шерлок» — это не про преступления и их расследование гением. Такой взгляд на него будет слишком поверхностным.

«Шерлок» — это про дружбу и любовь. Да про такую любовь и дружбу, которую 90% людей, к сожалению, не встречают в реальной жизни. И про то, что люди меняются. И про то, что они не те, кем кажутся.

Поэтому переход в эмоциональную сферу, драму и мелодраму был просто неизбежен. Самое лучшее, что есть в сериале — отношения героев, а в особенности отношения «высокоактивного социопата» и «врача, так и не вернувшегося с войны». Между ними чувство, которое более светлое, сильное и прекрасное, чем дружба. Их взаимодействие напоминает созависимость, которую обоим непросто пережить.

Холмс первоначально самоутверждается за счет Ватсона, игнорирует его эмоции, относится к нему как потребитель. Но последний мало того, что терпит это все, так еще и раскрывает эмоциональность Шерлока, делает его «человеком». И оплакивает все два года после его «гибели», хотя другой бы на его месте вместо походов к психотерапевту наконец-то женился и раз в год с легкой грустью вспоминал друга.

В связи с эти мы переходим к ответу на другой вопрос…

Почему финал логичен, а отношения Шерлока с Ирэн Адлер или Молли Хупер несостоятельны?
После всего произошедшего Ирэн Адлер совершенно не вписывается в жизнь Шерлока в полноценном виде, предпочитая быть лишь призраком в смс. Она — страсть и физическое влечение. Но главный герой к концу 4-го сезона состоит не только из страстей, он превращается в «хорошего человека», как назвал его Грег Лестрейд. Из них никогда не получится милой пары, которая ездит на пикники каждое воскресенье. А на адреналине долго не проживешь — рано или поздно хочется вернуться в тихую гавань.

Такой тихой гаванью может стать Молли Хупер, но фальшивое признание захлопнуло крышку гроба для возможности этих отношений. Тем более, не она побудила детектива измениться и открыть в себе нового «старого» себя.

Таким детонатором стал Джон.

В этом сезоне дружба Шерлока и Джона прошла самое большое испытание.

Абсолютно все подталкивает Холмса и Ватсона друг к другу: Мэри, бросившаяся под пулю, Майкрофт, готовый пожертвовать собой. Каждый, кто их знает, понимает, что друг без друга они просто уже не смогут быть лучшими.

Поэтому так приятен, так логичен конец — Шерлок, Джон и Рози. Это и компания для приключений, и тихая гавань. Это те, кто любят неуверенного в себе социопата безусловно, просто потому что он есть.

Раскрытие других персонажей
Два последних сезона дали возможность развиться и остальным персонажам. Майкрофт Холмс оказался не холодной «рептилией», а проницательным и действительно заботливым братом. Со своими недостатками, конечно, но у кого их нет?

Отдельный фан-клуб появился у миссис Хадсон. Пара эпизодов во второй серии с ее участием пробудила у многих желание увидеть спин-офф (сюжетное ответвление) о ее жизни. Хватило несколько минут грамотной режиссуры и сюжета, чтобы раскрыть ее так, как, порой, главных героев в других сериалах не раскрывают и множество серий.


И наблюдать за этой эволюцией образов интересно. Это действительно будоражит, волнует, увлекает. Именно это, а не просто «расследование дел».

Почему не «слили» Мориарти?

Если уж говорить о персонажах, многие возмущаются, что Джима Мориарти совершенно обесценили, сделав марионеткой в руках гениальной Эвр.

К сожалению, многие не признавали очевидного — главный антагонист скончался во втором сезоне и уже не вернется. А «многоходовочка», где верховным кукловодом оказалась сестра Холмс, сделана красиво и логично, и никак не может считаться «сливом» героя.

То, что Мориарти не тянет на равного противника, видно изначально. И дело не в том, что у него психические отклонения. Здоровых героев в этом сериале в принципе нет. В «злодее-консультанте» чувствуется закомплексованность и изнеженность. Он не убивает своими руками. Он падок на «показуху» и все время старается впечатлить, хочет казаться звездой, а это признак неуверенности в себе.

Тот же Шерлок любит признание, но в целом ему в первых сезонах плевать на мнение окружающих. А для Мориарти покрасоваться жизненно необходимо ради нужной реакции, ради популярности и того, чтобы его узнавали в лицо. Которое он активно эксплуатирует при записи видео. Именно такое поведение автоматически делает его слабее. А необходимую силу придала ему Эвр Холмс.

Флэшбек в третьей серии сделан эффектно и вполне в духе персонажа — выйти из вертолета на секретном острове и станцевать под Queen, хотя на тебя смотрят буквально пара человек, и те — сотрудники Ми-6.

От логики к эмоциям
Никто не будет отрицать, что четвертый сезон полон логических нестыковок, неотвеченных вопросов, элементов фантастики. Странная смерть Мэри, не совсем обоснованная мотивация Эвр и ее «чертоги разума», совершенно неестественный взрыв, после которого все остаются без царапины, — «косяков» так много, что это уже кажется творческой задумкой.

Все это выглядит как игра сценаристов в постмодернизм. Они обыгрывают множество других произведений — «Пилу», «Молчание ягнят», «Остров проклятых» — и конструируют новую художественную реальность, специально нарушая правила, чтобы придать происходящему очаровательную неправильность и нелогичность.

Сериал в итоге превратился в абстрактное отражение внутреннего мира главного героя. Шерлок в первом сезоне (и сам первый сезон) — воплощение логики, где все разложено по полочкам. Шерлок в четвертом сезоне (и сам четвертый сезон) — чистые эмоции, где происходят порой невероятные и неестественные вещи, которые в любом случае вызывают отклик. Восторг или возмущение.

А главное в искусстве, в конце концов, не апеллировать к логике, а подарить эмоции. Мы на многое закрываем глаза ради этого. Нам всегда их не хватает в повседневной жизни. Как и чувств, которые мы тоже компенсируем за счет искусства.

И пусть новый сезон «Шерлока» манипулирует и занимается эмоциональным шантажом, но у него есть авансы первоначальной исключительности, уникальность (это уже давно не Конан Дойл, а самостоятельное произведение). В конце концов, он дает то, в чем мы нуждаемся — (мело)драму, бурю чувств. Даже если зритель в этом не признается, подсознательно он все равно это ищет.

Поэтому четвертый сезон — грандиозное завершение трансформации абсолютно всех героев через нечеловеческую боль. Ватсон перестает быть безусловно святым. Шерлок перестает быть социопатом. Майкрофт перестает быть холодным. Хадсон перестает быть милой старушкой с чашечкой чая. Игра перестает ею быть.

А если кому-то нужно раскрывать преступления, индустрия производит много необходимого кинематографа на любой вкус — от «Ментовских войн» до «Элементарно» и «Менталиста».

Почему хорошо бы закончить на этом.
Моффат и Гейтисс пока ничего не говорят — завершит этот сезон весь сериал или нет. Но, как бы ни было грустно, надеюсь, что это действительно было концом. Сверхзадача выполнена, основные тайны раскрыты, конфликты решены. Возвращаться после такой эмоциональной мясорубки к веселым расследованиям уже моветон — Шерлок и Джон теперь не полярны, между ними не будет того напряжения, которое двигало первые сезоны. А превращать такой феномен в легкий детектив — ужасное расточительство.

Но даже если продолжение выйдет, мы все конечно будем смотреть. Слишком уж зрители полюбили пару «мальчиков с Бейкер-стрит».

Финальные кадры последней серии дают шанс для продолжения сериала

В общем , после прочтения меня обуял приступ тёплой ностальгии и радости от того, что нашёлся единомышленник, который тоже считает концовку сериала изумительной и благодарен за неё. Это словно неповторимое ксавьеровское "Ты не один". Или ливерпульское "you'll never walk alone". Что ому больше нравится)) И до меня в очередной раз дошло, как много даёт даже крошечное фанатское счастье и как благодаря этому согревается душа даже в непростые дни. После чего сделала глубокомысленное наблюдение: пусть этой осенью всё складывается не совсем благополучно, зато в в одной из вселенных эти двое совершенно точно играют в шахматы. Спустя столько лет и всегда (спасибо за создателям за финал "Феникса").

Два нежно любимых персонажа - мутанта балуются ставшей для них сакральной игрой и ведут диалог с помощью доски и фигурок на ней. Ничего интересного, можно не тыкать)))

А значит, всё не так страшно. И осень можно пережить. И "Мидлмарч" у меня всего дважды читанный. И новая пена для ванны с волшебным цитрусовым ароматом неиспробованная. И три коробки конфет, подаренных детками на грядущий День учителя, не открыты. И радио, молчавшее лет пять, вдруг заговорило (да-да, после той самой грозы! ), а там поют старую, но неизменно прекрасную итальянскую песню про счастье. И, кстати, презентация по арт-терапии не сделана, а через неделю зачёт, так что пора бы сменить режим "ленивая курица" на более продуктивный.
И погода заметно наладилась. И желто-красно-оранжевый пожар на деревьях дивный. А в моменты, когда солнечные лучи расчвечивают листья золотым и заставляют ягоды рябины вспыхивать, хочется жить. И думать стихами. И темнеет теперь рано, а это значит, что по дороге домой можно любоваться волшебным в свете фонарей городом, который словно шагнул в реальность из уютной и доброй сказки. И октябрь уж наступил. А он непременно будет светлым и принесёт нам всем тепло и радость))) Пусть осень будет добра к вам, дорогие!

@темы: сериалушки, чужие мысли, жизнеописания, о родном и любимом

---

В очередной раз посмотрела "Без свидетелей", в очередной раз поразилась: что ни сцена, то ком в горле, навылет и до боли в сердце. И неважно, что наизусть слова героев помнишь, всё равно каждый просмотр словно первый Как же всё это потрясающе сыграно... И какой лютый поединок двух некогда любивших друг друга людей. И какая тихая, рвущая душу в клочки драма. И до чего же страшная вещь про измену себе самому...





И пронзительный монолог героини Купченко в финале.

"У каждого человека в его душе звучит тихий-тихий, исключительно чистый звук - его Нота.
Это звук его единственности, его глубинной сути.
И вот если звучание его поступков не совпадает с этим звуком, с этой нотой, человек не может быть счастливым".

Таки да.

@темы: киномания, о родном и любимом