Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Хвостатики мои)))

@темы: о родном и любимом

---

Рубрика "на поплакать". В прошлый раз с Паустовским и цветочками, в этот раз с Роменом Гари и ламами. Прочтёшь, и потом последняя фраза рассказа долго-долго стучит и стучит по черепу изнутри, словно чеховский человек с молоточком.

Столица Боливии Ла-Пас расположена на высоте пять тысяч метров над уровнем моря. Выше не заберёшься — нечем дышать. Там есть ламы, индейцы, иссушённые солнцем плато, вечные снега, мёртвые города. По тропическим долинам рыщут золотоискатели и ловцы гигантских бабочек.

Шоненбаум грезил этим городом едва ли не каждую ночь, пока два года томился в немецком концлагере в Торнберге. Потом пришли американцы и распахнули перед ним двери в мир, с которым он совсем было распрощался. Боливийской визы Шоненбаум добивался с упорством, на какое способны только истинные мечтатели. Он был портным из Лодзи и продолжал старинную традицию, прославленную до него пятью поколениями польско-еврейских портных. В конце концов Шоненбаум перебрался в Ла-Пас и после нескольких лет истового труда сумел открыть собственное дело и даже достиг известного процветания под вывеской «Шоненбаум, парижский портной». Заказов становилось всё больше; вскоре ему пришлось искать себе помощника. Задача оказалась не из простых: среди индейцев с суровых плато встречалось на удивление мало портных «парижского класса» — тонкости портняжного искусства не давались их задубевшим пальцам. Обучение заняло бы так много времени, что не стоило за него и браться. Оставив тщетные попытки, Шоненбаум смирился со своим одиночеством и грудой невыполненных заказов. И тут на помощь пришёл нежданный случай, в котором он усмотрел перст благоволившей к нему Судьбы, ибо из трёхсот тысяч его лодзинских единоверцев уцелеть посчастливилось немногим.

Жил Шоненбаум на окраине города. Каждое утро перед его окнами проходили караваны лам. Согласно распоряжению властей, желавших придать столице более современный вид, ламы лишались права дефилировать по улицам Ла-Паса; тем не менее животные эти были и остаются единственным средством передвижения на горных тропах и тропинках, где о настоящих дорогах ещё и не помышляют. Так что вид лам, навьюченных ящиками и тюками, покидающих на рассвете пригород, запомнится многим поколениям туристов, надумавших посетить эту страну.

По утрам, направляясь в своё ателье, Шоненбаум встречал такие караваны. Ему нравились ламы, только он не понимал, отчего: может, потому что в Германии их не было?.. Караван состоял обычно из двух-трёх десятков животных, каждое из которых способно переносить груз, в несколько раз превышающий его собственный вес. Иногда два, иногда три индейца перегоняли караваны к далёким андийским деревушкам.

Как-то ранним утром Шоненбаум спускался в город. Завидев караван, он, как всегда, умилённо заулыбался и умерил шаг, чтобы погладить какое-нибудь животное. В Германии он никогда не гладил ни кошек, ни собак, хотя их там водится великое множество; да и к птицам оставался равнодушен. Разумеется, это лагерь смерти столь недружелюбно настроил его к немцам. Гладя бок ламы, Шоненбаум случайно взглянул на погонщика-индейца. Тот шлёпал босиком, зажав в руке посох, и поначалу Шоненбаум не обратил на него особого внимания. Его рассеянный взгляд готов был соскользнуть с незнакомого лица: ничего особенного, лицо как лицо, худое, обтянутое жёлтой кожей и как будто высеченное из камня: словно над ним много столетий подряд трудились нищета и убожество. Вдруг что-то шевельнулось в груди Шоненбаума — что-то смутно знакомое, давно забытое, но всё ещё пугающее. Сердце бешено застучало, память же не торопилась с подсказкой. Где он видел этот беззубый рот, угрюмо повисший нос, эти большие и робкие карие глаза, взирающие на мир с мучительным упрёком: вопрошающе-укоризненно? Он уже повернулся к погонщику спиной, когда память разом обрушилась на него. Шоненбаум сдавленно охнул и оглянулся.

— Глюкман! — закричал он. — Что ты тут делаешь?

Инстинктивно он крикнул это на идише. Погонщик шарахнулся в сторону, будто его обожгло, и бросился бежать. Шоненбаум, подпрыгивая и дивясь собственной резвости, кинулся за ним. Надменные ламы чинно и невозмутимо продолжали шагать дальше. Шоненбаум догнал погонщика на повороте, ухватил за плечо и заставил остановиться. Ну конечно, это Глюкман — никаких сомнений: те же черты, то же страдание и немой вопрос в глазах. Разве можно его не узнать? Глюкман стоял, прижавшись спиной к красной скале, разинув рот с голыми дёснами.

— Да это же ты! — кричал Шоненбаум на идише. — Говорю тебе, это ты!

Глюкман отчаянно затряс головой.

— Не я это! — заорал он на том же языке. — Меня Педро зовут, я тебя не знаю!

— А где же ты идиш выучил? — торжествующе вопил Шоненбаум. — В боливийском детском саду, что ли?

Глюкман ещё шире распахнул рот и в отчаянии устремил взгляд на лам, словно ища у них поддержки. Шоненбаум отпустил его.

— Чего ты боишься, несчастный? — спросил он. — Я же друг. Кого ты хочешь обмануть?

— Меня Педро зовут! — жалобно и безнадёжно взвизгнул Глюкман.
— Совсем рехнулся, — с сочувствием проговорил Шоненбаум. — Значит, тебя зовут Педро. А это что тогда? — Он схватил руку Педро и посмотрел на его пальцы: ни одного ногтя. — Это что, индейцы тебе ногти с корнями повыдёргали?

Глюкман совсем вжался в скалу. Губы его наконец сомкнулись, и по щекам заструились слезы.

— Ты ведь меня не выдашь? — залепетал он.
— Выдашь? — повторил Шоненбаум. — Да кому же я тебя выдам? И зачем?

Вдруг от жуткой догадки у него сдавило горло, на лбу выступил пот. Его охватил страх — тот самый панический страх, от которого вся земля так, кажется, и кишит ужасами. Шоненбаум взял себя в руки.

— Да ведь всё кончилось! — крикнул он. — Уже пятнадцать лет как кончилось.

На худой и жилистой шее Глюкмана судорожно дёрнулся кадык, лукавая гримаса скользнула по губам и тут же исчезла.

— Они всегда так говорят! Не верю я в эти сказки.

Шоненбаум тяжело перевёл дух: они были на высоте пять тысяч метров. Впрочем, он понимал: не в высоте дело.

— Глюкман, — сказал он серьёзно, — ты всегда был дураком. Но всё же напрягись немного. Всё кончилось! Нет больше Гитлера, нет СС, нет газовых камер. У нас даже есть своя страна, Израиль. У нас своя армия, своё правительство, свои законы! Всё кончилось! Не от кого больше прятаться!

— Ха-ха-ха! — засмеялся Глюкман без намёка на веселье. — Со мной этот номер не пройдёт.
— Какой номер с тобой не пройдёт? — опять закричал Шоненбаум.
— Израиль, — заявил Глюкман. — Нет его.
— Как это нет? — рассердился Шоненбаум и даже ногой топнул. — Нет, есть! Ты что, газет не читаешь?
— Ха! — сказал Глюкман, хитро прищурившись.
— Даже здесь, в Ла-Пасе, есть израильский консул! Можно получить визу. Можно туда поехать!
— Не верю! — упёрся Глюкман. — Знаем мы эти немецкие штучки.

У Шоненбаума мороз прошёл по коже. Больше всего его пугало выражение хитрой проницательности на лице Глюкмана. «А вдруг он прав? — подумалось ему. — Немцы вполне способны на такое: явитесь, мол, в указанное место с документами, подтверждающими вашу еврейскую принадлежность, и вас бесплатно переправят в Израиль. Ты приходишь, послушно садишься в самолёт — и оказываешься в лагере смерти. Бог мой, — подумал Шоненбаум, — да что я такое насочинял?» Он стёр со лба пот и попытался улыбнуться.

Глюкман продолжал с прежним видом осведомлённого превосходства:

— Израиль — это хитрый ход, чтобы всех нас вместе соединить. Чтобы, значит, даже тех, кому спрятаться удалось. А потом всех в газовую камеру… Ловко придумано. Уж немцы-то это умеют. Они хотят всех нас туда согнать, всех до единого. А потом всех разом… Знаю я их.

— У нас есть своё собственное еврейское государство, — вкрадчиво, будто обращаясь к ребенку, сказал Шоненбаум. — Есть президент, его зовут Бен-Гурион. Армия есть. Мы входим в ООН. Всё кончилось, говорят тебе.

— Не пройдёт, — упрямо твердил Глюкман. Шоненбаум обнял его за плечи.
— Пошли, — сказал он. — Жить будешь у меня. Сходим с тобой к доктору.

Шоненбауму понадобилось два дня, чтобы разобраться в путаных речах бедняги. После освобождения, которое он объяснял временными разногласиями между антисемитами, Глюкман затаился в высокогорьях Анд, ожидая, что события вот-вот примут привычный ход, и надеясь, что, выдавая себя за погонщика со склонов Сьерры, он сумеет избежать гестапо. Всякий раз, как Шоненбаум принимался растолковывать ему, что нет больше никакого гестапо, что Гитлер мёртв, а Германия разделена, тот лишь пожимал плечами: уж он-де знает, что почём, его на мякине не проведешь. Когда же, отчаявшись, Шоненбаум показал ему фотографии Израиля: школы, армию, бесстрашных и доверчивых юношей и девушек, — Глюкман в ответ затянул заупокойную молитву и принялся оплакивать безвинных жертв, которых враги вынудили собраться вместе, как в варшавском гетто, чтобы легче было с ними расправиться.

Что Глюкман слаб рассудком, Шоненбаум знал давно; вернее, рассудок его оказался менее крепким, нежели тело, и не выдержал зверских пыток, выпавших на его долю. В лагере он был излюбленной жертвой эсэсовца Шультце, садиста, прошедшего многоэтапный отбор и показавшего себя достойным высокого доверия. По неведомой причине Шультце сделал несчастного Глюкмана козлом отпущения, и никто из заключённых уже не верил, что Глюкман выйдет живым из его лап.

Как и Шоненбаум, Глюкман был портным. И хотя пальцы его утратили былую ловкость, вскоре он вновь обрёл достаточно сноровки, чтобы включиться в работу, и тогда «парижский портной» смог наконец взяться за заказы, которых с каждым днём становилось всё больше. Глюкман никогда ни с кем не разговаривал и работал, забившись в тёмный угол, сидя на полу за прилавком, скрывавшим его от посторонних глаз. Выходил он только ночью и отправлялся проведать лам; он долго и любовно гладил их по жёсткой шерсти, и глаза его при этом светились знанием какой-то страшной истины, абсолютным всепониманием, которое подкреплялось мелькавшей на его лице хитрой и надменной улыбкой. Дважды он пытался бежать: в первый раз, когда Шоненбаум заметил как-то походя, что минула шестнадцатая годовщина крушения гитлеровской Германии; во второй раз, когда пьяный индеец принялся горланить под окном, что-де «великий вождь сойдёт с вершин и приберёт наконец всё к рукам».

Только полгода спустя после их встречи, незадолго до Йом Кипур, в Глюкмане что-то переменилось. Он вдруг обрёл уверенность в себе, почти безмятежность, будто освободился от чего-то. Даже перестал прятаться от посетителей. А однажды утром, войдя в ателье, Шоненбаум услышал и вовсе невероятное: Глюкман пел. Вернее, тихо мурлыкал себе под нос старый еврейский мотивчик, привезённый откуда-то с российских окраин. Глюкман быстро зыркнул на своего друга, послюнявил нитку, вдел её в иголку и продолжал гнусавить слащаво-заунывную мелодию. Для Шоненбаума забрезжил луч надежды: неужто кошмарные воспоминания оставили наконец беднягу?

Обычно, поужинав, Глюкман сразу отправлялся на матрац, который он бросил на пол в задней комнате. Спал он, впрочем, мало, всё больше просто лежал в своём углу, свернувшись калачиком, уставясь в стену невидящим взглядом, от которого самые безобидные предметы делались страшными, а каждый звук превращался в предсмертный крик. Но вот как-то вечером, уже закрыв ателье, Шоненбаум вернулся поискать забытый ключ и обнаружил, что друг его встал и воровато складывает в корзину остатки ужина. Портной отыскал ключ и вышел, но домой не пошёл, а остался ждать, притаившись в подворотне. Он видел, как Глюкман выскользнул из-за двери, держа под мышкой корзину с едой, и скрылся в ночи. Вскоре выяснилось, что друг его уходит так каждый вечер, всякий раз с полной корзиной, а возвращается с пустой; и весь он при этом светится удовлетворением и лукавством, будто провернул отличное дельце. Сначала портной хотел напрямик спросить у Глюкмана, что означают эти ночные вылазки, но, вспомнив его скрытную и пугливую натуру, решил не задавать вопросов. Как-то после работы он остался дежурить на улице и, дождавшись, когда из-за двери выглянула осторожная фигура, последовал за ней.

Глюкман шагал торопливо, жался к стенам, порой вдруг возвращался, сбивая с толку возможных преследователей. Все эти предосторожности только разожгли любопытство портного. Он перебегал из подворотни в подворотню, прячась всякий раз, когда его друг оглядывался. Вскоре стало совсем темно, и Шоненбаум едва не потерял Глюкмана из виду. Но всё же каким-то чудом нагнал его, несмотря на полноту и больное сердце. Глюкман шмыгнул в один из дворов на улице Революции. Шоненбаум выждал немного и на цыпочках прокрался следом. Он оказался в караванном дворе большого рынка Эстунсьон, откуда каждое утро нагруженные товаром караваны отправляются в горы. Индейцы вповалку храпели на пропахшей помётом соломе. Над ящиками и тюками тянули свои длинные шеи ламы. Из двора был другой выход, против первого, за которым притаилась узкая тёмная улочка. Глюкман куда-то пропал. Портной постоял с минуту, пожал плечами и собрался было уходить. Путая следы, Глюкман изрядно покружил по городу, и Шоненбауму до дома было теперь рукой подать.

Только он вступил в тесную улочку, внимание его привлёк свет ацетиленовой лампы, пробивавшийся сквозь подвальное окно. Рассеянно глянув на освещённый проём, он увидел Глюкмана. Тот стоял у стола и выкладывал из корзины принесённую снедь, а человек, для которого он старался, сидел на табурете спиной к окну. Глюкман достал колбасу, бутылку пива, красный перец и хлеб. Незнакомец, чьё лицо всё ещё было скрыто от портного, сказал что-то, и Глюкман, суетливо пошарив в корзине, выложил на скатерть сигару. Шоненбаум с трудом оторвался от лица друга: оно пугало. Глюкман улыбался. Его широко раскрытые глаза, горящий, остановившийся взгляд превращали торжествующую улыбку в оскал безумца. В этот момент сидящий повернул голову, и Шоненбаум узнал Шультце. Ещё секунду он надеялся, что, может, не разглядел или ему померещилось: уж что-что, а физиономию этого изверга он никогда не забудет. Он припомнил, что после войны Шультце как сквозь землю провалился; кто говорил, будто он умер, кто утверждал, что он прячется в Южной Америке. И вот теперь он здесь, перед ним: коротко стриженные ёжиком волосы, жирная, чванливая морда и глумливая улыбочка на губах. Не так было страшно, что это чудовище ещё живо, как то, что с ним был Глюкман. По какой нелепой случайности он оказался рядом с тем, кто с наслаждением истязал его, кто в течение целого года, а то и больше упрямо вымещал на нём злобу? Какой потаённый механизм безумия вынуждал Глюкмана приходить сюда каждый вечер и кормить этого живодёра, вместо того чтобы убить его или выдать полиции? Шоненбауму показалось, что он тоже теряет рассудок: всё это было столь ужасно, что не укладывалось в голове. Он попробовал крикнуть, позвать на помощь, всполошить полицию, но сумел только разинуть рот и всплеснуть руками: голос не слушался его, — и портной остался стоять где стоял, выпучив глаза и наблюдая, как недобитая жертва откупоривает пиво и наполняет стакан своему палачу. Должно быть, он простоял так, забывшись, довольно долго; дикая сцена, свидетелем которой он невольно стал, лишила его чувства реальности. Шоненбаум очнулся, когда рядом раздался приглушённый вскрик. В лунном свете он различил Глюкмана. Они смотрели друг на друга: один — с недоумением и негодованием, другой — с хитрой, почти жестокой улыбкой, победоносно сверкая безумными глазами. Неожиданно Шоненбаум услышал собственный голос и с трудом узнал его:

— Ведь он же пытал тебя каждый Божий день! Он тебя истязал! Рвал на части! И ты не выдал его полиции?.. Ты таскаешь ему еду?.. Как же так? Или это я из ума выжил?

Хитрая ухмылка резче обозначилась на губах Глюкмана, и словно из глубины веков прозвучал его голос, от которого у портного волосы зашевелились на голове и едва не остановилось сердце:

— Он обещал, что в следующий раз будет добрее.

@темы: чужие мысли, филоложкинское

---

Духоподъёмненького вам в ленту, дорогие)))

@темы: планета людей

---

Да это ж про меня!)))

@темы: улыбнуло

---

Ну что ж, дорогим читателям предстоит выслушать последнюю порцию воплей о "Бумажном доме". Точнее, только тем, кто рискнет заглянуть под кат.


Мне понравилось очень. Больше даже, чем предыдущие пять серий, потому что в тех было многовато военных действий, а я такое не люблю. А здесь вновь игры разума и виртуозные аферы в стиле "Иллюзии обмана". Красота! Тут было замечательно всё.
Невероятный дуэт Сьерры и Профессора. Как они бодро и слаженно действовали, спасаясь от разыскивающих преступную парочку служителей закона! Прям Итан Хант и Ильза Фауст)))


За пределами банка нынче стало интереснее, чем внутри. То ли людей в банке маловато осталось, то ли им линий сюжетных не желают писать. А снаружи и гонка века, и переговоры с Дормамму Тамайо, и эпичное сокрытие в диване, и омлет мира, и бегство в контейнерах, и история хищения золота с кодовым наименованием "Вор у вора дубинку украл" (Профессор в этот момент напомнил капитана Джека Воробья, возмущённого тем, что у него опять увели корабль), и ещё одна преступная парочка в лице Рафаэля и Татьяны... Увлекательно и захватывающе, до-пяти-утра-от-экрана-не-отпускающе. Всей компанией (я, Дашута и её подруга Настя, которая нас на это безобразие и подсадила) залипали в экран чуть не всю ночь.

Здорово, что стало много юмористических моментов. В прошлых сериях вообще не до веселья было. А тут и смешные диалоги, и забавные ситуации из прошлого, и чудные научно-познавательные видео, повествующие о том, как украсть золотой запас Испании. И над бедолагой Матиасом у команды есть время пошутить. Даже в печальные моменты можно найти повод для нервного смеха. (Мы вот умудрились забавляться, когда Тамайо, рыча, подтаскивал Профессора ко всем членам банды по очереди: к Денверу, Стокгольм, Рио, Лиссабон. Смотри, мол, паразит, как ты им жизни поломал. Дошёл до угла, где сидели Хельсинки, Палермо и Богота, покосился на них и дальше тащить на стал: это, видать, в его глазах настолько пропащие люди, что Профессора обвинять не в чем).
Это возвращает в какой-то степени тот ушедший было задор, тот азарт, который владел грабителями в начале пути. Снова заискрило, представьте!

Боготе подарили побольше экранного времени, да ещё и вспомнили, что он как-никак отцовская фигура для Денвера. Так что можем лицезреть, как он вновь раздаёт ценные советы касательно женщин и общения с ними. Да и вообще в этих сериях он хорош. Совершенно незаменимый участник событий. Вот что бы они все без него делали?
По Палермо можно отслеживать стадии горя. И сейчас он наконец-то отпускает боль настолько, что начинает говорить о своей любви (До этого, по всей видимости, просто не мог. Мне даже вспомнилась немота Джона во времена Рейхенбаха) и относиться к ней как к факту прошлого, пусть и бесконечно ценному. И когда обращается к Андресу, посвящая ему этот свершившийся таки маневр с золотым дождём, отчётливо слышна интонация отпускающе-прощальная. Он вообще очень вменяем в последнее время, что радует. А как умолял помпу работать - у меня ком в горле. Когда человек молит о чём-то механизм, у меня всегда что-то аж обрывается от сочувствия. Не знаю, отчего так)) И до чего потрясающий персонаж! Противоречивый и цельный, многогранный и очень живой. А в те несколько секунд, когда я была уверена, что сейчас Мартина застрелят, почувствовала, как больно замерло сердце и холод к нему подступил. И стало ясно, что бессмысленно сопротивляться любви к персонажу. Есть она, и ничего не поделаешь. И меня словно вместе с ним из тисков отпускало.
А вот Марселя преступно мало, мне не хватило)) Но его всегда, на самом деле, было не так уж много. Весьма и весьма загадочный герой.
Рио пережил потерю Токио легче, чем я ожидала. Ну и отлично, и так парнишке досталось. Пусть хотя бы здесь получилось не слишком болезненно отпустить. Момент с нарисованной дверью, которая всегда будет открыта для погибшей возлюбленной, - один из самых пронзительных, на мой взгляд, в новом сезоне.
Профессор здесь выходит на какой-то невероятный уровень крутости. Совершенно потрясающий персонаж! И невероятно сильный. Просто берёт и вытаскивает всех из беды. А ещё признаёт наконец врождённую преступность собственной природы. Понимает, что не только ради Рио всё это затеял, но и для себя. Совсем как Уолтер в Breaking Bad. Только там было всё честнее, что ли. Ясно было, по крайней мере, что это не есть хорошо и ни к чему доброму не приведёт. А здесь Серхио заявляет, что надеется стать отцом вора, а Ракель так умиленно на него смотрит... Да вы серьёзно, ребят?! Вы такого своему ребёнку желаете?! Ну ладно, чтоб там ни было, всё равно вы самая моя любимая пара в этом сериале.



Хорошо, кстати, что вспомнили, насколько трогательные отношения связывали Токио и Профессора, "самых опытных тусовщиков". Пусть из проникновенной речи мы ничего нового о том, что Селена думает о Серхио, казалось бы, не узнали, но до чего же этот момент красиво и впечатляюще сделали!
Ах да, к слову о взаимоотношениях: чудное взаимодействие Лиссабон и Палермо! Как они совместно бандой руководят, друг друга поддерживают. Вот у Берлина и Найроби в первом сезоне это тоже классно получалось. Мне кажется, эти две парочки даже специально параллелят)))
Вообще много отсылочек к началу, что не может не радовать. И "Троянский конь" вновь объявился. А "стол переговоров" напомнил встречу Берлина и Ракель (тогда ещё инспектора) Мурильо. И вновь зазвучала "Bella, ciao", сопровождаемая плясками (в этот раз, правда, с нотками скорби), а на фоне этого голос Токио, вещающий: "Мы расслабились, а зря! Сейчас действительность придёт и хорошенько нам вдарит".

Или Моника с Денвером, которые опять уединились в хранилище. На этот раз она для него танцует. До чего всё-таки красивая девушка! И вся какая-то солнечная))) Разговор их позабавил: Денвер страдает, что Моника может познакомиться с его тёмной, животной стороной. Дани, да вы же встретились, когда ты пришёл к ней на работу с компанией вооружённых людей и в заложницы взял! Тёмная сторона, ага. Хотя чего я смеюсь... Вся эта линия с Денвером, Стокгольм и Манилой очень по-человечески понятная. И не могло же в этом сериале хоть раз обойтись без выяснялок отношений в самые напряжённые моменты ограбления. Но при этом история с их любовным треугольником какая-то откровенно лишняя. И вот не прониклась я ею совсем, хотя все участники событий мне симпатичны.
То, что Токио продолжает оставаться рассказчиком, находясь на том свете... М-да. Ну, может быть, таким образом хотят донести мысль, что и после смерти она морально и духовно со своей бандой. Её, конечно, не хватает. Мне всегда казалось, что Селена - это душа ограбления. Его сила, безумие, страстность, жестокость, бесстрашие, отчаянность, непредсказуемость... А теперь её нет. И без неё пустовато.

Мы долго смеялись, узнав, что операция по поиску Профессора называлась "Клетка" (!!!). По-моему, гораздо лучше подошло бы что-то вроде "Сизифов труд", "Иголка в стоге", "Лузеры снова в деле", "Вперёд, к позору", "Опять продуем", Зато красивые"... В обчем, в поняли)))
На стороне полиции не осталось ни одного человека с мозгами. Грусть, печаль, болеть за них не хочется совсем. Посочувствовать хочется, потому что жалко уже этих замученных бедняг, особенно когда они вновь идут по ложному следу. А вот желать им победы, хотя они вроде как на стороне добра (формально, по крайней мере), не получается.

Флешбеки отличные!

Берлин тут как-то поинтересней выглядит, чем в предыдущих сериях. Тема с Питером Пэном любопытная, на самом деле. Вроде заявляется как манифест вечного безбашенного мальчишества, когда ещё не знаешь, что есть на свете невозможное, потому можешь всё. Но, если учесть, что Пэн - персонаж неоднозначный, можно делать разные выводы)))
Ресторан, кстати, Берлин громил, как и всё прочее делает: со вкусом и по красоте. Не то, казалось бы, действо, за которым принято восторженно наблюдать, но меня, если честно, заворожило))) Сынок, как я и думала (подозреваю, что не только я: намёки там были весьма прозрачные), умыкнул у него Татьяну. Она мне как с первого появления не понравилась, так и поныне раздражает. Очень неприятная, скользкая какая-то. Я всё пыталась понять, кого же она мне напоминает. А тут осенило: Моро из четвёртой "Миссии"! Злодейка с холодным взглядом и презрительным прищуром.





А вот Рафаэль удивил. В начале сезона его даже жаль было: папаня у него не очень, да и обращается с ним не особенно хорошо. А тут мальчик показал, на что способен. С Татьяной ещё можно понять: сердцу не прикажешь. Но уж золото у родного дяди украсть?! Понимая, что оно необходимо для сохранения жизни и свободы членов команды! Должен же какой-то кодекс чести и у воров иметься? Словом, некрасивая история.
И ещё о Берлине. Надо сказать, что персонаж по-прежнему бессовестно хорош, а харизма Педро Алонсо, который его играет, попросту не входит в экран. Но вот этот ажиотаж вокруг него... Как-то мимо. Я понимаю: Берлин считает, что он неотразим. Нарцисс же, положено ему. Но мне в последнее время кажется, что создатели разделяют эту точку зрения. (Или это он у публики такой популярностью пользуется, что даже отдельный фильм про него надумали снимать?) И, похоже, даже предлагают страдать над его разбитым сердцем. Хмм... Это, голубчик, карма тебя настигла. За всё хорошее, что ты делал и что ещё совершишь. Я лучше порадуюсь, что он вероломную жену и предателя сына не проткнул зонтом. И то, что покойника Берлина показывают в разы больше, чем того же Рио, который ходит по экрану живёхонький, не совсем правильно, имхо... Рио создателям, похоже, неинтересен до такой степени, что смотреть неловко. Разок, правда, вспомнили, что он юный гений. Пасиб))) Господа, но вы же сами этого героя придумали и ввели, сами и делайте с ним что-то! Чего он у вас весь сезон почти не при делах, точно поломанная табуретки?
А вот Денвер перестал изображать невнятно нечто и вспомнил наконец о своём взрывном нраве, упрямстве, принципе "сначала делаем, потом думаем", своеобразном чувстве юмора и неспособности кинуть своих. И даже продемонстрировал фирменный неповторимый смех! Целый раз! Так что любо-дорого посмотреть на него.

Финал красивый. Сестре показался слащавым, а мне эта безоблачная хэппиэндовость по душе. Этакая сказка из серии "доминантка, поставившая на колени нацию". А тут банда воров, которая обокрала государство. И улетела в светлое будущее с благословения этого самого государства. Чудеса, да и только. Даже Хельсинки чудодейственным образом исцелился: казалось, человек вовсе без ноги останется, а тут спустя двадцать четыре часа он уже просто слегка прихрамывает. Да ещё элегантно так, с тросточкой. Эт что ли обещанные ему аргентинские колбаски так действуют? А едва ли не пародийная в своей мелодраматичности сцена встречи Моники и Денвера! А как ловко они повторили схему, использованную при ограблении музея! А как бодро и весело выскакивали из своих мешков. Точно чертята из табакерки.
Ну и ладно, зато никого не убили. Даже мечту. По нынешним временам, весьма и весьма мрачным, это очень ценно.

Я даже готова закрыть глаза на кривейшую мораль. Такое воодушевляющее и вдохновляющее завершение, с детским бесстрашием и детской верой в осуществление невозможного, после которого светло. И за это сериалу огромнейшее спасибо. Было хорошо.
Заканчиваю сумбурный отзыв по горячим следам и неостывшим эмоциям. Пойду, наверное, с самого начала пересмотрю)))

@темы: сериалушки

---

Неповторимая сейчас вокруг атмосфера, связанная с юбилеем Достоевского. Сопротивление бесполезно))) Понятно, что есть вещи, к которым руки вообще никак не тянутся и вряд ли у них (ну лално, не будем переводить стрелки: не у них, разумеется, а у их хозяйки) когда-то возникнет подобное намерение. "Бедные люди", например, или "Записки из Мёртвого дома". Но многое и правда перечитывать в радость. "Бобок" какой-нибудь, на замечательный спектакль по которому в наш кукольный театр не один раз ходила. Спектакль для взрослых, кстати, хоть и в таком вот детском театре))) Или" Двойник". Или "Дядюшкин сон". Или" Записки из подполья"...
Дошла даже до того, чтобы нырнуть в "Бесов", которых терпеть не могу и каждый раз, завершив чтение, обещаю себе, что больше в этот ставрогинско-верховенский омут ни ногой. А толку-то. Есть в это омуте нечто манящее. Что уж говорить про "Подростка", на котором просто отдыхаешь душой. И, кстати, околодостоевское тоже отлично идёт. Моё любимое "Лето в Бадене", например))
А "Идиота" в очередной раз пересматриваю, хотя могла бы сподвигнуться перечесть. Но изумительнейшая же экранизация! Бережная, внимательная к произведению. Тонкая и точная. Истерически надрывная, беспросветно горькая. И музыка, тревожная, пронзительная, ввинчивающаяся в висок и сдавливающая сердце.
Многим из тех, с кем я сериал смотрела, не нравится Настасья Филипповна. Но мне и к ней придираться не хочется. Да и вообще, ни к кому не хочется. Мне кажется, все здесь на своём месте. Дивный ансамбль сложился.
А князь Мышкин особенно хорош. Эта нездешность и неудомение лейтмотивом. Этот взгляд, словно он смотрит сквозь людей, сквозь время и пространство, и видит что-то, только ему ведомое. Эта горячность речи, сбивчивая, лихорадочная, искренняя. Этот беззащитный, растерянный вид и детски открытая, светлая улыбка. А в финале эта великая скорбь в глазах и слеза, стекающая по щеке...



Из всех такого рода "побуквенных" экранизаций эта, без сомнений, самая любимая. С первого взгляда и спустя десяток просмотров)))

@темы: киномания, филоложкинское

---

С первым днём зимы, друзья!



А у нас плюс. Грязь, дождь и слякоть

@темы: жизнеописания

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Опаньки! А что, послезавтра уже зима?! И почти пережили ноябрь?! И финалочка "Бумажного дома" выходит через четыре дня?! Да как же время так быстро идёт?

@темы: жизнеописания

---

Шла вчера промозглым утром по городу. Рань несусветная, ветер пронизывающий, прохожих почти нет, мрачно, холодно, месишь тяжёлый снег ногами, целый день работы впереди. И тут поднимаешь голову... А над старым, заброшенным стадионом заря. Розоватый край неба, кривоватая улыбка хмурого утра. И даже сердце замирает, так внезапно невыносимо хорошо становится. Есть что-то нестерпимо прекрасное, безжалостно прекрасное в жизни. В жизни, в которой даже развалюха может любоваться рассветом и тем утром, которое настало и для неё. В жизни, в которой даже недоброе выморочное осеннее утро имеет возможность взять и улыбнуться.
Всё наладится.

@темы: жизнеописания

---

Вика, восьмиклассница, которая приходит заниматься русским, схлопотала, к моему ужасу, сразу две двойки по этому предмету. Не знаю уже, что с ней делать. Хорошая, понятливая девочка, но вот не идёт у неё родной язык, и всё тут.
Мы с мамой Вики  пообщались на эту тему. Она не высказывает претензий, потому что понимает: я делаю всё, что в моих силах. Просто сокрушается: девочка умная, а с оценками такая беда. По её мнению, всё дело здесь в лени.
Так вот, на следующий день после разговора Вика мне пишет сообщение по поводу расписания (договаривались о времени занятия), и я обнаруживаю, что теперь у неё на аватарке вместо фотографии стоит это.

И, несмотря на трагизм ситуации, смотрю на фото и веселюсь.
Всё-таки самоирония - великая вещь)))

@темы: трудовые будни

---

Вычитала тут любопытную притчу. Есть в ней что-то такое... Очень правильное)))
«Однажды старый кот повстречал молодого котенка, который бегал и крутился, пытаясь поймать свой собственный хвост. Старый кот спросил: — Почему ты гоняешься за своим хвостом? — Мне сказали, что мой хвост — это мое счастье, — ответил котенок. — Вот я и пытаюсь его поймать. Старый кот улыбнулся и сказал: —Когда я был молод, мне тоже сказали, что мое счастье в моем хвосте. И я тоже много дней бегал за своим хвостом, пытаясь схватить его. Я падал в изнеможении, потом вставал и снова пытался поймать свой хвост. Вконец отчаявшись, я просто пошел куда глаза глядят. И знаешь, что я вдруг заметил? — Что? — удивленно спросил котенок. — Я заметил, что, куда бы я ни шел, хвост всюду следует за мной».

@темы: чужие мысли

---

Интересный тест - угадайка, где нужно узнать произведение по первой строке. Поделюсь, вдруг ещё кто захочет поразвлекаться)))

diletant.media/state_exam/45331218/

@темы: филоложкинское

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сапсан, который не транспорт)))

Пусть эта невероятная птица поживёт в вашей ленте, дорогие))) Прекрасный, правда ведь?

@темы: любопытное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Как осуществить страдание фигнёй на рабочем месте?

Дано:
1) огромный поп-ит



2) куча собственноручно и с любовью изготовленных крошечных листочков с буквами и цифрами



3) дубиноголовое существо в лице меня.
(Фото не прилагается ).

Условия задачи: приклеить буковки к пупырышкам, чтобы дети могли составлять слова, нажимая на нужные "пузырьки". В наличии похвальное стремление учитывать веяния моды, быть ближе к молодёжи, смастерить что-то своими очумелыми ручками, чтобы сделать занятия интереснее.

Решение: никак! Пробовала скотчем обычным - отпадывают, скотчем двухсторонним - отпадывают, клеем обычным - отпадывают (успевая при этом промокнуть), клеем "Момент" - промокают, становятся пятнистыми и неприятными на ощупь, писать маркером - стираются.

Вывод: вот жеж хрррень! Нет у меня больше идей, как между собой их соединить. А такая штука занятная и полезная может получиться. Эх...

@темы: трудовые будни

---

У меня нынче очень сериальный сентябрь. Вот и ещё одно открытие в данной области подоспело)))
"Новый Амстердам" изначально зацепил краешек внимания трейлером, в котором я узрила клона доктора Шепарда из любимого "Лоста".



Начала смотреть, и пока очень даже нравится. Тот самый клон Джека, которого здесь зовут Макс Гудвин, - только что назначенный главный врач клиники "Новый Амстердам". Очередной, потому что с главными врачами в этой клинике такая же история, как с преподавателями ЗОТИ в Хогвартсе. Ну, собственно, Макс начинает с того, что наводит свои порядки, весьма и весьма решительно. Этакая новая метла, которая по-новому метёт. Но метёт в правильную сторону. Идеалист и человеколюб, каких не бывает.
И остальные доктора - люди симпатичные. Каждый со своей чудинкой, но все отчётливо положительные. Когда один из врачей по дороге на работу видит босого бездомного и отдаёт ему свои ботинки, не удивляешься ни колечко. Такие вот они там, влекомые по жизни непиеодлимой силой добра и жаждой помогать страждущим. И отношения в коллективе искренние и тёплые.


Наверное, "Новый Амстердам" мало чем отличается от других сериалов о медиках. Но я таких смотрела очень мало, потому мне сравнить не с чем, вот и очаровываюсь новизной)))
Больничные будни, пациенты, расследования с целью поставить диагноз (большой привет Хаусу ). Немало печальных эпизодов, демонстрирующих жестокость и несправедливость жизни. Но с ними соседствуют истории, такие, знаете, беззастенчиво сентиментальные, утешительно сказочные. Люди проявляют благородство и великодушие; человек, способный помочь, оказывается рядом именно с тем, кто в этой помощи в данный момент нуждается.
Сериал про бюрократическую систему и про то, что человеку с ней ой как непросто временами, и приходится то воевать с ней, то искать лазейки, то и вовсе попытаться всё изменить. Про то, как важно друг друга слушать и вовремя признавать свои ошибки; про то, что два хороших человека всегда могут договориться; про то, что нести в мир добро порой отнюдь не смешно и не бесполезно.
И сделано это с такой лелеющей душу гуманностью и верой в человека, наивной, трогательной и светлой... Прямо хорошо становится от просмотра.

@темы: сериалушки

---

И вновь покушение на мимиметр... С добрым воскресным утром, дорогие)))

@темы: ГП