О чём добром поведать?)) О снах? О книгах? Нет, сны в последнее время очень недобрые. Давайте о книгах.
Вчера очень устала и вечером решила лечиться целебным прикладыванием к печатном слову. Вот что вытащится наугад, тем и будем исцеляться. Закинула невод в сторону книжного шкафа. Пришёл невод с "Баудолино". И отлично. Самое то для середины осени.
Знаете, у нас на факультете бытовало мнение, что произведения Умберто Эко делятся на категории. Есть программные. Без них тебе на филфаке делать нечего. "Имя розы", например. Есть такие "для своих", прочитав которые, можно гордиться и ходить, задрав нос, аки королевский пингвин. "Маятник Фуко", например. А есть "Баудолино" - этакая попсятина для простых смертных, не отягощенных многими знаниями и прилагающимися к ним многими печалями.
Снобизм чистой воды, друзья. Страшное дело.
Так вот, из всех книг Эко именно этот роман я люблю сердцем, а не умом. Причём всем сердцем. Его столь типичные эковские ироничные поглядывания между строк, подмигивания в стиле "sapienti sat", после очередного из которых осознаешь, что не такой уж ты и sapient. Его стремительный, точно по извилистым горным дорогам, где за каждым поворотом ждёт чудесное открытие, ритм. Его лукавую усмешечку, его плетение словес, тепло и очень своеобразный юмор.
Готова, точно сорока, тащить сюда блестящие сокровища цитат.
"Прекрасный, как Саладин, на лошади, чей чепрак был чуден, со рдяным крестом на груди, с голым мечом и с воплем: «Разъязви вас огонь в бога и в рот и в душу, в чертову мать и в печенки, христопродавцы, олухи, свиньи, паскуды, беззаконничать над добром Господа нашего Христа Иисуса?!» – он колотил плашмя по богохульникам, как он, крестоносным, но с тем различием, что он был не пьян, как они, а взбешен".
"Брать город, – пояснял Баудолино опытным тоном, – что собирать виноград. Обязанности разделяются. Кто мнет гроздья, кто таскает муст по чанам, кто готовит еду для мяльщиков, а кто идет за праздниковым прошлогодним вином. Грабеж – работа серьезная, когда, конечно, имеется цель не оставлять камня на камне. Так было в мои времена в Медиолануме. Только с тогдашними нашими, с павийцами, никто, конечно, не потягается. Они-то умели работать так, чтобы города не стало. А этим нынешним еще учиться и учиться".
" - Ты выступил как номофет, – подвел тогда итог Никита.
– Не знаю слова «номофет», однако, вероятно, выступил".
" Утро кончилось, Баудолино стал рассказывать ровнее и глаже, Никита решил не перебивать его. Он полагал, Баудолино достигнет взрослости и перейдет наконец к существу. Он не знал, что Баудолино до существа не довзрослел ещё даже к тому времени, когда ведёт рассказ, и что он ведёт рассказ, чтоб прийти всё-таки к существу".
" Ну гляди ж ты, потрясался Баудолино, от города ничего не остается, людей кончают на улицах, два дня назад чуть не погибли и его родственники, а он не может жить без чистки лица. Видать, дворцовые люди в сей развращенной столице так устроены… Фридрих его давно бы вышвырнул из окна".
"Довольно быстро Баудолино понял, что у Поэта нет никаких стихов, он их не пишет, а только обещает написать. Поскольку Поэт бесперемежно цитировал стихи чужие, в конце концов даже его отец понял, что парню верная дорога - служение Муз, и он позволил детищу отъехать".
Так, всё, режим сороки срочно нужно отключать))
Этот прохладный, светлый лабиринт, по которому ведёт, влечёт за собою тот, кому точно нельзя верить. И каждый шаг рождает эхо, в котором пытаешься уловить долгие отзвуки аллюзий. Игра, которая переплелась с действительностью так, что они сами уже не могут разобраться, что из них реальнее. Миф, отражающий мифы, точно система зеркал, в которой так сладко заблудиться без возможности вернуться туда, откуда пришёл. Мир, рождённый словом, что опьяненено собственным могуществом, существующий в кружевлении слов и словом же завершающийся.
И знаешь, что зааэвершится авантюра эта тем, что останешься в дыме среди зеркал, не понимая, на самом ли деле это всё сейчас было. Но так тебе хорошо от участия в этой дивной затее, что не так уж и важно, чем всё закончится.
И как же роман совпадает по тональности с тем, что сейчас вокруг. Мир в одном их своих переменчивых настроений. Туда-сюда маятником между знойным застоем лета и мирным спокойствием зимы. Обнажается, лишаясь золотистого своего украшения, и оказывается непривычно пустым. Бесприютным, вневременным. Замираешь в анфиладе истории, укутанный в своё маленькое неповторимое мгновение "здесь и сейчас", точно в бесстрашную иллюзию бессмертия. И с этим бесстрашием запрыгиваешь в коридор, нитью вечности связавший Средневековье с современностью.
И с Баудолино, нужно отметить, в вечность заглядывать легко и приятно))
Вчера очень устала и вечером решила лечиться целебным прикладыванием к печатном слову. Вот что вытащится наугад, тем и будем исцеляться. Закинула невод в сторону книжного шкафа. Пришёл невод с "Баудолино". И отлично. Самое то для середины осени.
Знаете, у нас на факультете бытовало мнение, что произведения Умберто Эко делятся на категории. Есть программные. Без них тебе на филфаке делать нечего. "Имя розы", например. Есть такие "для своих", прочитав которые, можно гордиться и ходить, задрав нос, аки королевский пингвин. "Маятник Фуко", например. А есть "Баудолино" - этакая попсятина для простых смертных, не отягощенных многими знаниями и прилагающимися к ним многими печалями.
Снобизм чистой воды, друзья. Страшное дело.
Так вот, из всех книг Эко именно этот роман я люблю сердцем, а не умом. Причём всем сердцем. Его столь типичные эковские ироничные поглядывания между строк, подмигивания в стиле "sapienti sat", после очередного из которых осознаешь, что не такой уж ты и sapient. Его стремительный, точно по извилистым горным дорогам, где за каждым поворотом ждёт чудесное открытие, ритм. Его лукавую усмешечку, его плетение словес, тепло и очень своеобразный юмор.
Готова, точно сорока, тащить сюда блестящие сокровища цитат.
"Прекрасный, как Саладин, на лошади, чей чепрак был чуден, со рдяным крестом на груди, с голым мечом и с воплем: «Разъязви вас огонь в бога и в рот и в душу, в чертову мать и в печенки, христопродавцы, олухи, свиньи, паскуды, беззаконничать над добром Господа нашего Христа Иисуса?!» – он колотил плашмя по богохульникам, как он, крестоносным, но с тем различием, что он был не пьян, как они, а взбешен".
"Брать город, – пояснял Баудолино опытным тоном, – что собирать виноград. Обязанности разделяются. Кто мнет гроздья, кто таскает муст по чанам, кто готовит еду для мяльщиков, а кто идет за праздниковым прошлогодним вином. Грабеж – работа серьезная, когда, конечно, имеется цель не оставлять камня на камне. Так было в мои времена в Медиолануме. Только с тогдашними нашими, с павийцами, никто, конечно, не потягается. Они-то умели работать так, чтобы города не стало. А этим нынешним еще учиться и учиться".
" - Ты выступил как номофет, – подвел тогда итог Никита.
– Не знаю слова «номофет», однако, вероятно, выступил".
" Утро кончилось, Баудолино стал рассказывать ровнее и глаже, Никита решил не перебивать его. Он полагал, Баудолино достигнет взрослости и перейдет наконец к существу. Он не знал, что Баудолино до существа не довзрослел ещё даже к тому времени, когда ведёт рассказ, и что он ведёт рассказ, чтоб прийти всё-таки к существу".
" Ну гляди ж ты, потрясался Баудолино, от города ничего не остается, людей кончают на улицах, два дня назад чуть не погибли и его родственники, а он не может жить без чистки лица. Видать, дворцовые люди в сей развращенной столице так устроены… Фридрих его давно бы вышвырнул из окна".
"Довольно быстро Баудолино понял, что у Поэта нет никаких стихов, он их не пишет, а только обещает написать. Поскольку Поэт бесперемежно цитировал стихи чужие, в конце концов даже его отец понял, что парню верная дорога - служение Муз, и он позволил детищу отъехать".
Так, всё, режим сороки срочно нужно отключать))
Этот прохладный, светлый лабиринт, по которому ведёт, влечёт за собою тот, кому точно нельзя верить. И каждый шаг рождает эхо, в котором пытаешься уловить долгие отзвуки аллюзий. Игра, которая переплелась с действительностью так, что они сами уже не могут разобраться, что из них реальнее. Миф, отражающий мифы, точно система зеркал, в которой так сладко заблудиться без возможности вернуться туда, откуда пришёл. Мир, рождённый словом, что опьяненено собственным могуществом, существующий в кружевлении слов и словом же завершающийся.
И знаешь, что зааэвершится авантюра эта тем, что останешься в дыме среди зеркал, не понимая, на самом ли деле это всё сейчас было. Но так тебе хорошо от участия в этой дивной затее, что не так уж и важно, чем всё закончится.
И как же роман совпадает по тональности с тем, что сейчас вокруг. Мир в одном их своих переменчивых настроений. Туда-сюда маятником между знойным застоем лета и мирным спокойствием зимы. Обнажается, лишаясь золотистого своего украшения, и оказывается непривычно пустым. Бесприютным, вневременным. Замираешь в анфиладе истории, укутанный в своё маленькое неповторимое мгновение "здесь и сейчас", точно в бесстрашную иллюзию бессмертия. И с этим бесстрашием запрыгиваешь в коридор, нитью вечности связавший Средневековье с современностью.
И с Баудолино, нужно отметить, в вечность заглядывать легко и приятно))